Франц Холер - Стук [litres]

Раньше Юлия представляла себе, что, когда дети вырастут, ее ожидает свобода, она видела в этом некое вознаграждение на старости лет. Вместо этого выходило так, что еще более старые люди, чем она, определяют, что теперь она должна делать. После смерти родителей Мануэля – отец его умер четыре года назад, мать – два года – Юлии пришлось делать уборку во всем доме. Всю работу, которая из-за профессиональной занятости Мануэля и его брата Макса легла на нее и ее невестку, Юлия выполняла ее временами и с невероятным возмущением из-за кучи барахла, которое накопили родители ее мужа в своем довольно просторном доме, на чердаке, в подвале и гараже, и сердце ее отчаянно билось, когда она с треском выбрасывала полки для зонтов, рамы для картин, ящики для обуви, ночные столики и торшеры в контейнеры с мусором перед домом.

Юлия вглядывалась сквозь дымку в дальний конец стола, и вдруг ее охватил ужас – ужас перед временем за пределом восьмидесяти. Таким был дядя Маркус, старший брат ее матери, он пришел один, потому что его жена с болезнью Альцгеймера находится в инвалидном доме и никого уже не узнает, часто даже собственного мужа; а также две сестры ее отца, одна была в разводе, другая овдовела, они жили одиноко в своих пятикомнатных квартирах и скучали, одна в Бургдорфе, другая в Санкт-Галлене, еду им доставляет благотворительный «Спитекс», и они не думают о том, чтобы съехаться, чтобы как-то поддерживать друг друга, или отправиться в дом престарелых, чтобы избавить себя от некоторых забот. Одна уже почти ничего не видит и может самое больше полчаса в день посвящать чтению. Юлия недавно принесла ей переносный радиоприемник с кассетным магнитофоном, чтобы она могла слушать радиопьесы для слепых, но руки тети уже так дрожали, что она была не в состоянии даже вставить кассету в проигрыватель.

Не это ли и ее будущее, эти каменные гости, которые сейчас здесь, за столом, высокими, надтреснутыми голосами обсуждают искусственные суставы и переломы шейки бедра, при этом они вообще не понимают друг друга и смотрят куда-то перед собой, как ее отец сейчас?

– Может быть, нам спеть какую-нибудь песню? – неуверенно и неожиданно для самой себя предложила Юлия.

Беспомощные, удивленные лица окружали ее.

– Какую какую-нибудь? – насмешливо спросил Джино.

– Мама, ты можешь предложить, – сказала Юлия, и, к ее удивлению, мать красивым, звонким голосом затянула: «Я часто в круге жизни…», и песню тут же подхватили ее брат и обе тетки: «В душистой траве отдыхал…», а когда дошло до припева, запел даже ее муж вместе со всеми, неуместно и на одну терцию ниже: «И все будет вновь хорошо…».

Ни Юлия, ни Мануэль, ни Джино, ни Летиция не знали этот текст и эту мелодию наизусть, они подпевали без слов и слушали с удивлением, на какую красоту была еще способна эта группка седовласых людей; им показалось, что кто-то ударил волшебной палочкой по скале – и из нее вдруг забил чистый родник.

Когда молодежь вернулась с мини-гольфа, то застыла тихо перед высокими окнами дома, вглядываясь в окутанный туманом зал, откуда лилась песня: «Мы вместе сидим так уютно, и души любовью полны…».

– Этого быть не может, – сказала Ладина, – они еще поют.

– Во всяком случае, у них это хорошо получается, – добавила Мириам.

Анна ощутила комок в горле. Она почувствовала себя ужасно неловко на этом празднике дня рождения. Дед Томаса, когда ее ему представили, приветствовал ее такими словами: «Ага, скоро будет правнук?», на что Юлия дала наполовину понимающий, наполовину упрекающий комментарий: «Ну, ну, папа!»

Анне не доводилась переживать подобные праздники, из прародителей она знала только мать своей матери, но та пребывала в постоянной ссоре со своей дочерью до конца жизни.

Когда все сидели за столом, Анна подумала, что в этой семье вряд ли нашлось бы три человека, связанных дружбой, если бы у них был выбор.

Мануэль и Юлия с сегодняшнего дня стали обращаться к ней на «ты», но мысль, что теперь она станет членом этого сообщества, привела девушку в ужас. И эти старики, чего они еще хотят, кроме правнуков? Вот они сидят здесь, кандидаты в покойники, и поют песню как свое последнее желание: «Ах, если бы вечно так было!» Вот все, чего они хотят, чтобы просто все было так вечно. Они желают невозможного, на два голоса, невозможного и жуткого. Когда они пели дальше: «Но так не останется вечно под этой неверной луной», обе кузины захихикали. «Слава Богу!» – сказала одна другой. Но Анна опять почувствовала комок в горле и не могла понять, почему песни так ее трогают. Тут ей закивала сквозь оконное стекло бабушка Томаса, счастливая, раскрасневшаяся, как роза, юбилярша.

«Как хорошо, что мне пришла в голову идея спеть песню», – подумала Юлия.

«Я надеюсь, что они уже не затянут третью», – подумал Джино.

Когда родственники вскоре собрались прощаться, Мануэль обратился к Анне: «Кстати, у нас есть твой номер телефона?»

«Нет, это не моя мать».

Мануэль стоял с Анной у окна в своем кабинет. Вчера вечером он позвонил ей и спросил, не найдется ли у нее случайно времени ненадолго заглянуть к нему после полудня, он хотел бы ее кое о чем спросить. Несколько раз он пробормотал про себя это предложение, чтобы придать ему по телефону как можно большую легкость. Очевидно, это ему удалось, так как Анна откликнулась на это без лишних вопросов и вскоре после двенадцати появилась у него.

Они расположились на стульях для пациентов перед письменным столом Мануэля, и он расспросил девушку о состоянии здоровья и выразил желание узнать, у какого врача она наблюдается и все ли в порядке с течением беременности, еще раз предложил свою помощь на тот случай, если она примет другое решение. Свою речь Мануэль заготовил заранее, чтобы эта встреча не показалась подозрительной ни его сыну, ни тем более Юлии и прошла под знаком его отеческой заботы.

Анна немного опасалась этой встречи, но затем нашла правильным и необходимым определить свою позицию перед будущим свекром. Во время празднования дня рождения для этого разговора не нашлось времени, но, исходя из всего, услышанного от Томаса, Анна пришла к Мануэлю с мыслью, что тот снова попытается склонить ее к аборту, и в своих мыслях еще раз проиграла ту сцену, которую репетировала с Мириам. Анну удивило, что Мануэль всего лишь спросил, хорошо ли она обдумала свое решение, на что девушка ответила, что ее положение, конечно, можно долго обдумывать, но все решает все-таки чувство.

– Я надеюсь, что твое чувство тебя не обманывает, – улыбнулся ей Мануэль.

– Я тоже надеюсь, – сказала Анна.

Она пыталась по возможности избегать прямого обращения, поскольку говорить «ты» этому человеку ей не хотелось.