Геннадий Руденко - Чабанка

— Меня дедушка Хасан гоняль, он мне два зуб выбиль, я весь казарма мыль, — радостно сообщил он нам с Серегой.

— Рота, выходи строиться на утреннюю проверку, — заорал дежурный по роте. На этот раз и я не успел начистить сапоги, а надо бежать. На аллее, пока мы строились, хмуро выхаживал Корнюш. Наконец мы замерли, он обвел нас тяжелым взглядом.

— Предупреждаю, сегодня утром Людка не дала, буду ебать всю роту.

По строю шелест недовольства неизвестной мне Людкой. Из казармы прибегает опоздавший заморыш-салабон, очевидно с уборки туалета.

— Товарищ прапорщик, можно стать в строй?

— Можно Машку за ляжку, в армии положено говорить «разрешите». Не слышу, боец?!

— Разрешите стать в строй?

Корнюш молча продолжает сверлить взглядом бойца.

— …товарищ прапорщик, — наконец догадавшись, заканчивает он.

— Стать в строй!

— Есть! — парень становится в первую шеренгу и немедленно оттуда вылетает от увесистого удара в спину.

— Что не стоится, военный?

— Виноват, товарищ прапорщик, — занимает снова свое место в строю.

— Рота, слушай мою команду! На-пра-а-во! Шаго-ом марш! — в столовую мы сразу не пошли, двадцать минут старшина гонял нас по плацу, на завтрак осталось только одна минута. Для меня не беда — я на харчах. А как остальным?

За моим столом на завтраке оказался тот очкарик, что просил заправить его койку. Он налил себе чай, намазал хлеб маслом, посыпал его сахаром и стал только попивать чаек, отказавшись от каши «дробь двенадцать». Я не мог отвести взгляда от его руки, как он держал солдатскую железную кружку, «по интеллигентному» оттопырив на все девяносто градусов мизинец. Это был немец, фамилия Мерге. Их было несколько у нас в роте: Мерге, Гейнц, Менго, Раушенбах. Это были казахские немцы или немецкие казахи, не знаю как правильно, не зря Сапог назвал Гейнца фашистом урюкским.

После развода прапорщик приказал роте остаться на плацу. Мы стояли под солнцем, по строю раздавались смешки, я не понимал почему.

— Рядовой Глазунов, ко мне!

— Есть! — от строя отделилась долговязая фигура Бори Удава.

— Ты, что в Бразилии на набережной? Уже в белых штанах? Что у тебя с хэбэ, рядовой военный?

— Выгорело на тяжелой, непосильной работе, товарищ прапорщик.

Удав был в, практически, белоснежном хэбэ, но и это было не все, прапорщик еще не видел, но мы в строю, и теперь уже все, и я в том числе, видели, что у, стоящего к нам спиной, Бориса был нарисован ярчайшими красками красивенный удав на всю спину. Мастерская работа художника Николаева, понятно.

— Глазунов, кто может быть гражданином Непала, знаешь?

— Так точно, товарищ прапорщик, знаю.

— Кто? Повтори для всех.

— Гражданином Непала может быть человек зачатый не-пальцем и не-палкой.

— Так ты, что думаешь, что я пальцем деланный или палкой? Твое хэбэ наверное сутки в растворе с хлоркой выгорало. Стать в строй!

Удав четко на левом каблуке развернулся кругом, но не успел сделать и первого шага.

— Стоять…! Клоун! — прапорщика душил смех, видно было, что ему по душе такая наглость. — Кру-угом! Испорченное хэбэ сдать мне, получишь новое, стоимость будет вычтена с лицевого счета. Автору передай, что я ему объявляю наряд вне очереди. Стать в строй!

Мы приняли в строй героя, бормочущего себе под нос что-то вроде, дескать, хрена он сдаст хэбэ старшине, его теперь в музей сдавать надо, а не в каптерку. Мне Корнюш приказал зайти к нему сразу после развода.

— Не, ну ты видел таких клоунов, а? — прапорщик был теперь в отличном расположении духа, — Геш, значит так, давай меняй дневального. Теперь ты в наряде, дневальным. Ничего страшного — ночь позади, утренняя уборка позади. Вам, дежурной смене, надо только казарму и территорию прибрать к шести часам, до развода. Так что время у нас есть, поболтаем.

Я заменил дневального, тот уехал со своей бригадой на работу. Дежурный по роте на тумбочку, по приказу старшины, поставил второго дневального, а я снова пошел в старшинскую каптерку.

— Я так понял, что с Николаевым у тебя ничего не вышло. Шиян тоже хороший вариант, — как бы между прочим известил меня о своей всепроникающей осведомленности прапорщик.

— Честно говоря, я бы хотел в рабочую бригаду, УПТК — моя мечта, там мои друзья.

— Не дури. В УПТК бывает работа — врагу не пожелаешь. Продсклад — место правильное и уважаемое.

На следующий день я был в уважаемом месте. Шиян снова уехал в Одессу, а я не успел укрепить оборону, как опять пошли ходоки. Не умея их сортировать, я выдавал и выдавал им пропитание, от пяток к животу подкатывал тихий ужас — что я скажу Шияну?

— Сколько?!!! Да ты че, с ума сошел? За два дня, что ты здесь, раздал 18 банок консервов, масло, сахар, 4 буханки хлеба!!! И кому?!! Да если проверка, наши яйца считай уже гвоздем к стене прибиты! Беги, зови Ахунова.

Я позвал старшего повара, это был неулыбчивый парень с лицом сплошь покрытым глубокими оспинами.

— Не, Шиян, кароче, столько я не спишу. Ебать этого салабона надо, — он неспешно закурил.

— Еби не еби, а тушенку он не родит. Вопрос решать надо.

— Кароче, думать надо.

— Давай думать. Руденко, ставь чай.

— Сразу я не спишу, а дней за десять спишу.

— Ты что Царькова не знаешь? Он же проверку может устроить в любую минуту.

— А ты пока выпиши, кароче, все по документам на командировку, типа отправил. На командировке до конца недели не проверят, а если проверка на складе — у тебя все бьет. Не будет проверки, я спишу, ты накладную и уничтожишь.

— Голова!

— Я четыре года в Ташкенте в ресторане работал, там таким каруселям научишься! Кароче, с тебя мешок гречки.

— Не борзей, имей совесть, гречка стоит больше, чем ты спишешь.

— А я поделюсь, — усмехнулся «кароче».

— Ладно, потом поговорим, — Шиян застеснялся меня.

А в конце рабочего дня он сказал, что ждет меня и на следующий день. Я ему только не сообщил, что я не хочу работать на этом хлебном месте. Он был хороший человек и я не хотел его обидеть.

Вечером мы имели редкую возможность переговорить с Войновским. Хоть и койки были у нас рядом, но после всех этих «отбой-подъем», маршировки, декламации хором дембельского стишка, разговаривать не хотелось, хотелось спать. А в этот вечер замполит поручил мне изготовить «Боевой Листок» — небольшого формата военное настенное еженедельное медийное творение. Надо заметить, что единственную газету «Защитник Родины», которая приходила в часть, использовали исключительно в соответствующем месте в мятом виде — читать там было нечего. «Боевой Листок» хотелось сделать читабельным и я привлек Войновского. Я действительно немного умел рисовать и писать плакатными перьями, но почерк, для написания заметок ручкой или фломастером, у меня был страшный. Войновский же, как студент строительного института, умел писать просто образцовым каллиграфическим почерком. Мы сидели в канцелярии, нас никто не трогал, а в казарме то и дело раздавались уже привычные крики, топот строя босых ног по взлетке, хоровое и одиночное исполнение поэмы о дембеле.