Геннадий Руденко - Чабанка

— Я к Шияну.

— А я с комбатом дельце одно замутить хочу, — загадочно ответил Эдик.

— Да… непростые вы пацаны. Не борзейте только и всё у вас получится.

Он убежал, а мы пошли в спальник. В углу незло били Балясного, с десяток незнакомых салабонов заправляли койки на нижнем ярусе — значит не свои.

— Давай свалим на улицу, а то припашут ненароком на уборку, — предложил Луговой.

Мы вышли из казармы и повалились с Эдиком в густую высокую, давно не стриженную траву позади курилки, почти под кустами, что росли вдоль аллеи. Легли, закурили.

— Чё за дело с комбатом, если не секрет?

— Для тебя не секрет. Мастерскую швейную надо тут открыть, так я себе маркую.

— Чего, чего?!

— Я, видишь ли, брат, как в анекдоте: «а после работы я ещё немножко шью». На Подоле у меня три мастерских было когда-то. Эх, времечко! О цеховиках слыхал?

— Знал я одного, известная личность, у него и погоняла была путёвая — Закройщик, Вова Закройщик, по коже он выступал, знатно шил, пальто заворачивал, что тебе в гестапо.

— А он не с Ветряных Гор [45] Ветряные Горы — микрорайон в Киеве случаем?

— Да, — обрадовался я, — я у него был раз дома, ничего хавыра [46] Хавыра — кватира (жар.) , чековая упаковка [47] Чековая упаковка — импортная, дорогая, приобретенная в «чековом» магазине (жар.) . Вова меня мясо по-грузински научил там жарить. Менты подгребли его под белы рученьки полгода назад — нетрудовые доходы.

— Я его знаю, его на кичу закинули, когда я только откинулся. Два роки, как с куста. А ты где чалился?

— Бог миловал.

— Не зарекайся.

— Знаю.

— А слова где так правильно складывать научился? Практически путёвая феня [48] Феня — блатной жаргон (жар.) .

— Так с Соцгорода же я.

— Парни и я к вам, — рядом с нами в траву повалился длинный тощий Алик Блувштейн, я его знал, он был из моей «двадцатки», я познакомил его с Эдиком.

— Блу-увште-ейн, — медленно протянул Эдик, глядя в небо, — ты чё голубой?

— Сам ты голубой!!! — оскалился Алик.

— Э, парни, тихо! — попытался я сбить начало ссоры, — Ты чего это, Эдик?

— Так судите сами, «Блу- в -штейн» — раздельно и четко произнес он — «Блу» — голубой, а «штейн» — как бы камень, получается «Голубой- в -камень».

— Гы-гы, — даже Алик рассмеялся.

— Ой-ой-ой! Заебаль! — рядом с нами, лежащими, сел в траву четвертый салабон. Большие круглые темные глаза, мохнатые длинные черные ресницы, Средняя Азия.

— А ты откуда такой, чернявый? — спрашивает Эдик новенького.

— Таджикистан.

— Чё, с гор за водой спустился, тебя и загребли?

— Нэт, я живу гор нэт. Я город живу. Стюдент.

— И где же ты учишься, ст ю дент?

— На фи-ле-ли-гический, — это слово давалось ему с огромным трудом.

— А какой язык? — спрашиваю я.

— Рюський.

— Какой, какой? — давлюсь смехом, впервые встретив такого филолога русского языка.

— Рюський, — грустно вздохнул чернявый, покачивая головой из стороны в сторону, — Я не хотель. Я хотель мидициньський. Денег не хватиль. Папа сказаль — дорага мидицинский. И меня поступиль на фи-ле-ли-гический.

— То есть тебя поступили , — мы катались от хохота.

— Да, я не хотель, — скромно потупил взор мохнатоглазый.

— Вы чё, салабоны, охуели?! Я за вас пиздячить буду? А ну, на взлетку все! — наш смех услышал, вышедший перекурить, дежурный по роте.

— Спалил таки, филолог хренов, — прошипел Эдик.

Мы поднялись и потянулись в роту. Последний в дверях получил от дежурного сапогом ускорение и втолкнул нас в коридор. Последним был Блувштейн.

Корнюша в роте сегодня не было. После развода я поплелся на продсклад. Сначала мы вместе выдали продукты для столовой, а затем Шиян поручил мне поработать в подвале, надо было лопатой просто перебросить оставшуюся картошку с одного отсека в другой. В этом, казалось бы, бессмысленном занятии на самом деле смысл был: картошка сильно гнила и таким перебрасыванием ее можно было слегка подсушить. Сам Шиян уехал на хлебовозке в Одессу. С задачей я справился за часа полтора, картошки оставалось в части немного. Делать было больше нечего, я поднялся наверх, нигде никого не было, я нашел на полках обрывок книги без начала и конца и принялся читать.

— Э, военный, где Шиян? — вошел незнакомый прапорщик.

— Уехал за хлебом.

— Ладно, быстро мухой, дай пару консерв, там… «бычки в томате», тушенку.

Я не знал, кто он, но он был прапорщик, поэтому, зная уже, где и что лежит, я ему дал две банки консервов. Ушел.

— Э, ты, меня Аслан послал, дай две банки консервов, — в двери стоял неряшливый заморыш в грязном хэбэ и туго затянутом ремне. Аслана я знал.

— Бери.

— Э, брат… — через десять минут следующий проситель. Дверь я закрыть не мог, так как запиралась она на внешний висячий замок. Но с внутренней части была еще и решетка, которая тоже запиралась на висячий замок. Чтобы закрыть эту решетку, я просунул руки сквозь прутья и защелкнул замок снаружи. Теперь было такое впечатление, что на складе кто-то есть, но отлучился ненадолго, так как дверь открыта, но решетка закрыта. Я нашел место, которое не было видно от двери. Книга была неинтересной, я скоро заснул.

— Гена! Ты где? — разбудил меня голос Шияна.

Затем мы сидели вместе, пили чай и разговаривали. Я расспрашивал его о нашей части в подробностях. Вот, что удалось узнать:

Наш стройбат обслуживал стройки, которые вело УНР номер такой-то, УНР это Управление Начальника Работ, военная организация, в которой работает много гражданских специалистов. Наше УНР располагалось на территории нашей же части, напротив штаба. Командовал УНР целый полковник, полковник Теплов, но был он больше гражданским человеком, чем военным.

Наш строительный батальон состоял из четырех рот: первая рота непосредственно работала на стройках; чем занималась вторая рота никто не знал, вторая рота в части не жила, а была расквартирована в другой воинской части, в Одессе, в микрорайоне Школьный, говорили «на Школьном». Целиком третью роту мы тоже не видели, некоторые подразделения третьей роты периодически в части появлялись, это были специализированные бригады, присутствия которых на стройке всё время не требовалось, то есть военные строители из этой роты в основном находились в разных командировках по всему Одесскому военному округу, даже их казарма выглядела необжитой. И наконец наша четвертая рота это, по сути, рота обслуживания, наиболее, я бы сказал, цивилизованная рота, с точки зрения наличия среднего уровня образования, по крайней мере. Состояла она из четырех взводов, которые делились на бригады или, соответственно по военному, на отделения. Так первый взвод состоял из реальных строительных бригад таких, как, например, кровельщики, сварщики, стекольщики. Второй взвод в полном составе работал на Чабанском свинарнике, приписанном за нашей частью, там ребята и жили, в части не появлялись даже по праздникам, мы их лиц не знали. В состав третьего взвода входили вспомогательные бригады РБУ, УММ, ОГМ и УПТК. Четвертый взвод был хозвзводом, всякие там повара, водители хлебовозок, водовозок, г-новозок, банщик, сапожник, котельня, медпункт и т. д.