Геннадий Руденко - Чабанка

— Да?!! Что закончил? Где учился?

— Нигде, но я…

— Так. Понял. Забыли. Может ты и нормальный пацан, я понимаю — место потеплее найти хочешь, но об этом месте забудь. Я на нем до дембеля буду, а это еще пять месяцев. Въезжаешь, салабонище?

— А может ему пизды дать, Костик? — из-за шкафа появился очень длинный тип. В нем всё было длинным: ноги, руки, пальцы, голова, нос. Он даже появлялся плавно и не весь сразу, а частями. На носу у него были очки с затемненными линзами, а одет он был в очень выгоревшее ушитое хэбэ, практически белое, в обтяжку. Выглядел он сильно не по военному, карикатурно и образованно одновременно, я сразу почувствовал, что бояться его не надо:

— А ты, что её с собой носишь?

— Кого?

— Пизду!

— Ни хрена себе салабоны пошли! А? Удав, он же тебя подъебнул, — оба парня заулыбались. А я поразился тому, насколько долговязому подходила его кличка — Удав.

— Ну, молодец. Ладно, слушай сюда, я за это место столько заплатил, что и сейчас жопа болит. Решай свои проблемы по другому и за счет других. Пнял? Свободен!

— Пыхнешь? — в это время Удав свернул папироску, сел в старое продавленное кресло с ободранной гобеленовой обивкой невразумительного рисунка и закурил, в воздухе усилился запах паленой травы, мне показалось, если папиросу набить чайной заваркой и подпалить, то должен быть такой же запах. Что за чудо табак он курит?

— Не тянет.

Я вышел от художника. Куда теперь идти? Делать нечего, пошел в роту.

На крыльце меня встретил Гулямов.

— Э-э, военный строитель, я что ли за тебя пиздячить буду? Не спеши в роту, старшины нет. Взял вот ту метлу в руки и пошел плац заметать. Через полчаса приду, проверю. Время пошло, военный.

Не сказав ни слова, я пошел на плац, мне стало даже легче, хоть на какое-то время я знал, что я должен делать. Безделие меня угнетало, любая конкретика спасала разум. На плацу особой работы и не было. Июль, солнце палило нещадно, последний дождь давно забыт, листья на деревьях погорели и начали опадать, легким ветром они сами кучковались под побеленными бордюрами. Я так понял, что надо было их смести и убрать с плаца, другого мусора я не наблюдал. Ну что ж, Родина лучше знает, где я нужнее.

Часть казалась полностью вымершей. Нигде никого. На второй час моей работы появился Гулямов.

— Медленно, солдат, очень медленно. У тебя мало времени, до обеда ты должен мне ещё подшивку постирать и подшить.

— Облезешь.

— Нэ по-оняль!? — передразнивая чей-то акцент, с угрозой протянул он.

— Заебёшься пыль глотать, — не знаю, как и вырвалось на волю мое второе, соцгородское «я». Мы оба опешили, но его реакция была еще более неожиданной, чем мой наглый выпад.

— Ни хуя себе! На малолетке сидел?

— Пока Бог миловал, но я не зарекаюсь.

— А лет тебе сколько?

— Двадцать четыре.

— Ого! Ко мне в бригаду пойдешь? — он оценивающе смотрел на меня, — Тебя как звать?

— Геннадий. Геннадий Руденко.

— Вот что, Руденка. Ты должен знать, что ты салабон и тебе положено ебошить. Через год ты будешь отдыхать, а другие будут ебошить. На этом стоит Советская Армия. Не поймешь — тебе же хуже будет, — он развернулся и ушел.

И это все?!! Грома не было, молний не было, он меня не затоптал ногами и даже не угрожал сделать это позже. Это была моя первая маленькая победа. То ли он забоялся моей непонятной связи с Корнюшем, то ли моего соцгородского «я»? Не знаю, но я начал догадываться, что здесь в части, чтобы выжить, мое университетское прошлое мало чем поможет, а вот опыт и язык киевского Соцгорода могут и выручить.

— Геша, если тебя будет кто припахивать, пошли того ко мне, — после обеда, мы снова с Корнюшем в каптерке. — Что там у тебя с Николаевым?

— Трудно мне будет потянуть его работу, товарищ прапорщик. Он профессионал, — я не знал, что говорить, не передавать же старшине наш разговор с Николаевым.

— Ладно тебе, не боги горшки обжигают. Давай дуй к нему, работайте пока вместе.

Что мне было делать? Поплелся я к Николаеву.

— О, хорошо, что зашел. Давай сбегай на продсклад, найдешь там Шияна, скажи, Николаев просил пару банок консервов. Одна нога здесь — другая там, время пошло, дядя!

Пошел и я, пошел искать продсклад.

— А ты сам откуда будешь?

Начпродсклад Шиян вызывал доверие, спокойный, большой и неуклюжий, с утиной походкой — его ноги были как буква «Х». Я ему рассказал о своих злоключениях сегодняшнего дня, да и вообще, много всего рассказал.

— Ты с Корнюшем поосторожней, он мужик хитрый и опасный, а с Николаевым тебе не обломится, он под крышей замполита части. Давай вот что, мне тоже на дембель этой осенью, а продсклад штука тонкая, на это место любого не поставят. Я договорюсь, поработаешь пока у меня, биография у тебя подходящая, а там посмотрим, если получится — быть тебе начпродскладом.

— Боюсь, командир части, будет против, меня ж как художника взяли в четвертую роту.

— Бочкарева я беру на себя, — уверенно.

Оказалось, что Шиян, как член КПСС, был членом парткома части, а в партии, чины и звания военные были не на первом месте.

Мы проговорили с Шияном часа два. Я рассказал о себе, он о части, ху из ху, так сказать. Я забыл отнести консервы Николаеву, я забыл всё, я увидел следующую цель, некую перспективу. К вечеру на продскладе собрались и другие ребята из хозвзвода: старший повар Ахунов из Узбекистана, начвещсклад, водитель хлебовозки приехал с двумя бутылками вина. Шиян знакомил меня с ними, как с равными, мы выпили, я старался быть осторожным — по информации Шияна, Корнюш полностью непьющий, наверное, единственный непьющий прапорщик в части, а может и во всей армии советской. Вместе с этой компанией я и пришел в роту. В роте было полно людей. Я встретил Войновского на улице, в курилке.

— Я попал в бригаду УПТК — Участок промышленно-технологической комплектации, то есть снабжение строек, командир бригады Алик Кимельдинов, сержант, казах. Что классно, что мы работаем не на стройке, а в Одессе на жэдэ станции Кулиндорово, разгружаем вагоны. Ну, а ты как?

— Кошмар, Серый! Весь день, как не пришей кобыле хвост. Время тянется — день за два. Прапор меня ладит под себя, но мне неуютно. Не хочу я теплых мест. Как бы я хотел к вам в бригаду…

— Ну, к нам не попасть. Сам Бочкарев следит, кто работает в УПТК, — сказано с лёгкой гордостью. — Среди нас есть экспедиторы, это те, кто вообще свободно разъезжает по всей Одессе, по разным там заводам и складам, их, кстати, сразу видно, они всё время в парадках ходят. А остальные на разгрузке вагонов, но тоже вне части или стройки. Свобода! Поэтому и подбор соответствующий. Меня, как музыканта, Петя Карагенов порекомендовал, он тоже там и Леня Райнов с нами, еще кореец один с нашего призыва, тоже музыкант.