Камрян Кинге - Лилия [СИ]

Ей было не более одиннадцати, и она без особого стеснения, не скрываясь, разглядывала меня с интересом и совершенно точно с интересом таким, какой проявляет зрелая женщина к мужчине – примериваясь и оценивая как партнёра, если даже перспектива не реализуема.

Лиля – она бесстыднейшим образом втиснулась между мной и Дашей, будто бы места больше не было (возможно и не было), скользнула краем одного из все ещё мальчиковых полушарий по моему бедру – совершенно юному и как ни в чем не бывало, на минутку застыла стиснутая с двух сторон – братом и сестрой.

В то время я уже вступил в тот период, называемый умными дядями и тётями как «пубертат» – интерес и влечение к противоположному полу приняли характер нестерпимого мучения и вредная девчонка, как будто чувствуя это (в 10-11-то лет), едва заметно и, совершенно точно преднамеренно, двигала бёдрами, ёрзала, словно принимая более удобное положение и нечаянно касалась кончиками пальцев одной из сложенных на груди рук (той из них которая близко ко мне) – дотрагивалась до изгиба, того самого где располагается пояс, а бедро врастает в тело.

ООО, этот эпизод по прошествии тридцати лет я помню отчётливее чем что-либо из того, что было со мной вчера. Я сидел не смея шелохнуться и от постоянных прикосновений моё тело наэлектризовалось вплоть до кончиков волос и коснись меня кто-нибудь иной его наверняка пришибло бы током. Краем глаза, я видел нарочитые почёсывания ножки со стороны моей мучительницы, золотистые волоски на начинающем округляться бедре и белоснежные трусики, выглядывающие из-под сарафана на секунду-две при том или ином прикосновении хозяйки, поправляющей задравшиеся до неприличия края…намеренно, безусловно намеренно.

Я боялся пошевелиться, все окружающее перестало существовать и мысли, эротические фантазии проносились в голове хаотично, словно слайды одной и той же картины, перемешанные беспорядочным образом.

Она знала, что происходит в моей голове и с моим организмом, как бы это не казалось невероятным, но я уверен, что она знала и если даже не вполне отдавала отчёт, но обескураживающее воздействие своё она осознавала на инстинктивном уровне, чертовка!

Лилия, дьявол заложил в неё талант подчинять, крутить и вертеть мужчинами в своё удовольствие. Нет, она не копалась в себе (да и могла ли в таком-то возрасте, но природная смелость и уверенность в силе собственного обаяния подсказывали ей верное направление – она с точностью знала, как действовать, не хуже великосветской эскортницы.

Лилия разделила мою жизнь на два параллельных мира. Один из них тот, где каким-либо образом парит её бесподобный образ, где вещи и события окрашены ассоциациями с ней: трава детства – зелёная и ровная, мягкая, на которой так уютно лежать на груди, разглядывая всяких букашек; солнце, под которым мы гуляем счастливые и влюблённые; сериалы, застолье – при которых до нас нет дела, и мы можем уединиться, и тот, другой мир, в котором Лилии нет и где происходили разрушительные события и изменения…

По истечении «многих» лет, я все более становлюсь уверенным, что все же мир разделился на двое в тот момент, когда «оказалось, что готовит что-то на кухне. Белое платьице уже запачкано, но нисколько не затмевает прелесть хрупкого тела. Два маленьких робота что-то лепят вместе, оба одинаковой модели, но каждый из них представитель различной внеземной цивилизации».

17

Время не синхронизировано.

Раньше этих событий, в один из дней папа ушёл…

Нет до этого был удар…

Ростки противоречий и разочарований уже набрали силу и вот-вот заколосятся. Воспоминания чередуются в сознании отдельными картинками как в замедленной съёмке. Один из кадров параллельной вселенной: ссора, упрёки, обидные слова. Мама в сердцах ляпнула что-то вроде:

«Да ты и договориться то ни с кем не можешь!»

Далее перепалка, обида, отец резко протянул руку и вмазал по щеке так, что она откинулась вместе с качнувшимся стулом и чуть не опрокинулась. Глаза её округлились от неожиданности – ошарашенная мама лишь вздохнула и слезы полились ручьём. Папа схватил меня и Дашу за ручки и пошёл к своей матери, наша же осталась одна.

Кадр: папа тащит домой всякую рухлядь. Патологическая страсть к старым, немодным и неуместным вещам. Остовы древних кресел, старая кровать, двигатели, и…старый прогнивший сруб, как пристрой к дому – тому где он вырос. Он считал своим долгом заботиться о своей матери и всегда мечтал пристроиться к её небольшому домику. Бабушка в рассвете сил прекрасно справлялась одна, да и не желала воссоединения до такой степени, чтобы жить всем вместе. Но отец был идейный, было в нем дурацкое стремление воссоединить несоединимое, помирить непримиримых, и он с остервенением стремился осуществить задуманное в ущерб удобству и своей семьи и тех, кого он собственно желал воссоединить.

Стоит заметить, что он также вырос без отца и, видимо, страдая от этого ещё в детстве, задумал воссоединить своего родителя с родительницей. В итоге ветреный дед, некоторое время покрутившись в неловком и неуютном положении рядом с бабушкой, удалился восвояси и папе ничего не оставалось как таить обиду всю жизнь, но почему-то только на свою мать. Господи, папа, когда же ты уже повзрослеешь?

Кадр: мама противиться переселению в новый дом, противиться жить со свекровью. Ссора, злоба, упрёки. Папа уходит один. Мама остаётся с детьми плачет, мы успокаиваем и бередим рану вопрошая:

«Когда папа вернётся?».

Мама плачет навзрыд.

Кадр: папа вернулся, мама ненадолго сдалась – погасила возмущение и протест. Переехали. Ненадолго. Конфликты двух женщин – свекрови и снохи, разумеется, недостойной единственного сына – нравоучения, разногласия и мать не выдержав более вернулась в старый дом вместе с нами.

И все эти скелеты в шкафу спрятаны за ширмой благополучия для окружающих: молодые, умные, красивые, с детишками кукольной внешности, с которыми так и тянет посюсюкаться, и взъерошить волосы и обнять, втайне завидуя и сожалея о чужом счастье и чужой красоте, вероятно, чертыхаясь и проклиная в неугасаемой злобе и зависти.

Мне всегда казалось, да и сейчас тоже, что поселение в котором мы обитали имеет какую-то злую сущность. Людская коллективная ненависть ко всему окружающему. У каждого поселения есть душа, независимо от размеров. Скопление людей в одном месте оживляет любое поселение и каждое поселение бывает светлое либо тёмное.

Душа поселения окрасилась в чёрный. Наверное, первый поселившийся человек поселения был с чёрной душой и люди были готовы уничтожать других. В скором времени граждане целой страны были готовы растерзать друг друга.

Коллективный разум приобретает либо чёрный, либо белый свет.