Владимир Сагалов - Твоя Шамбала

Падая в очередной раз, у меня возникало желание влезть на дерево и сидеть на нём до ночи или до следующего утра. Но, отдышавшись, я продолжал бежать куда глядели глаза. Свалившись для передышки, пришла страшная мысль: «А что, если я бегу не прямо, а по кругу, и что всё ещё нахожусь рядом с этими убийцами?» И вновь паника, и вновь, еле волоча ноги, я плёлся между деревьев, держась почти за каждое, чтобы не свалиться от бессилия. Начинало темнеть, а я находился в каком-то ни мне, никому не известном квадрате бесконечной тайги. К этому моменту у меня от изнеможения притупились все чувства, кроме страха. Упав под какой-то куст, уткнувшись лицом в землю и зажмурив глаза, я попытался успокоить паническую тряску всего тела. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, пришло некоторое облегчение, тело начало расслабляться, и тряска утихла.

Гора мыслей, видений и звуков давила на меня, я слышал каждый шорох леса, эти звуки напоминали мне шаги приближавшихся ко мне людей. «Кто-то идёт! – промелькнуло у меня в голове. – Это они! Это они!» Вновь собрался бежать, но звуки исчезали и появлялись в другой стороне. Слёзы страха вновь залили мне глаза, тряслись руки и губы. Начинался истерический припадок, но я опять попробовал глубоко и спокойно дышать, и это помогло. Я отполз за большой, толстый ствол дерева, спрятавшись за ним, вглядывался сквозь слёзы в ту сторону, откуда доносились предполагаемые шаги и разговоры. Пролежав так несколько минут на животе, как черепаха, руками и ногами я стал забрасывать себя листвой, мхом и всем, что смог сгрести в кучу. Скорей всего, любой проходящий мимо человек увидел бы меня, но тогда мне казалось, что я засыпал себя толстым слоем листвы и меня никто никогда не сможет найти. Это помогло мне найти покой и расслабиться.

Вдохнув несколько раз полной грудью вечерний, уже остывший сентябрьский воздух, в тело стало приходить сознание, которое, как мне казалось, потерялось где-то в пути. Стемнело, и всё утихло, как по команде, природа приготовилась ко сну. С приходом темноты усилился страх. О, этот страх, он почти довёл меня до грани сумасшествия. Он принёс с собою галлюцинации, к моему счастью, только акустические, были бы визуальные – я бы не справился с собой в тот «судный» вечер. Это теперь ясно, что Вселенная осознанно остановила меня на этой грани, на этом лезвии бритвы, дав мне шанс на спасение ради осознания. Но в тот момент моей жизни я не мог об этом думать, вернее, не знал, что об этом можно задумываться. До того происшествия я действительно считал себя хозяином положения всегда и во всех жизненных ситуациях. Боже мой, как смешно это вспоминать! Ты представляешь, Виктор? Я думал, я был уверен в том, что та горстка, мизерная горстка информации, которую я получил в университете и всю жизнь воспринимал её как большой объём знаний, конечно, давших мне возможность заработать много денег и положение в элите общества, даёт мне право и возможность считать себя хозяином положения. А какого положения? В каких жизненных ситуациях я бывал до приезда в сюда? Я маршировал по начертанной линии, придерживаясь одного и того же шаблона – иди по линии уюта и комфорта, а сойдя с неё, попадёшь в неизвестный и опасный мир, поэтому необходимо организовать свою жизнь так, чтобы не выйти за рамки шаблона. И я считал себя при этом свободным человеком, знающим толк в жизни. Даа… Я знал толк в жизни. До тех пор, пока жизнь не открылась предо мной во всём своём величии, и тот хозяин положения, по движению пальца Вселенной, навалил себе в штаны и чуть не сошёл с ума, хорошо, что не умер от страха.

Мне уже не стыдно за тот мой взгляд на жизнь, теперь я горжусь собой за всё то, достойно пережитое и принятое, за большой урок.

На мгновение он замолчал, глядя вдаль. В тот момент он находился в состоянии счастья от того, что, когда-то пережив столь жуткие события, мог теперь спокойно изложить свои чувства и эмоции от пережитого. Он мог рассказать о том, кем он был и кем стал теперь. А ещё о том человеке, его деде Георге, который за очень короткий промежуток времени сделал из духовно пустого, расчётливого и эгоистичного существа зачаток нравственного человека. Он был счастлив оттого, что в лице Виктора нашёл друга, которому он, как на исповеди, может открыть свою душу. Такого человека на протяжении своей прошлой жизни он не встречал.

Вновь глубоко вдохнув, Штефан продолжил свой рассказ:

– Стараясь не открывать глаза, чтобы случайно не увидеть чего страшного, я так же лежал на животе и думал о причинах убийства Михаила. Было понятно, что помощников убили заодно, как свидетелей. А вот проводника дядю Колю наверняка перепутали со мной. Значит, и меня вместе с Мишей должны были убить. А может, и нет. Лучше нет. Если да, то тоже как свидетеля. Кто были эти люди? Кто их послал? За что? Те, с Аржана, не могли быть, ведь мы на вертолёте улетели, а расстояние не близкое. Хотя они тоже не по-доброму глядели на Мишу. Кому-то он крупно помешал или кого-то обманул.

Я считал себя стопроцентной жертвой событий, спровоцированных Михаилом. Мне и на ум не пришло вспомнить о наших банковских проделках. По-другому их и назвать-то нельзя. О сотнях или тысячах людей, которые ещё с советских времён, кто как мог, копили сбережения и вкладывали их в нами выдуманные фонды. Михаил сформировал их на бумаге и дал им юридическую основу, а я, как глава банка, не отказавшись от крупных чёрных денег, давал ему зелёный свет. Он говорил: «Деньги у людей есть, их только лишь нужно красиво взять. Взять так, чтобы люди сами желали их отдать, а значит, необходима красивая сказка, в которую они поверят».

Я пытался говорить ему о законах, о правилах, но только лишь пытался. Жадность и скупость заставляли меня говорить очень тихо и тут же соглашаться с любым контраргументом Михаила. Я понимал, что та система, которую мы предлагали людям, была чистейшим обманом, но Миша говорил: «Штефан, если люди сами захотят принести тебе деньги, то мы сами будем делать закон». И, похлопав меня по плечу, добавил: «Это Россия, друг мой, это Россия. Здесь можно делать всё. Мы возьмём отсюда всё, что возможно, озолотимся и свалим в вашу Европу или в Израиль. А эти, пускай с голоду пухнут, им не привыкать». Потом, позже, я узнал, что после всех этих финансовых махинаций многие пенсионеры, не имея даже средств купить себе хлеб, просто вешались. Они вешались, оставшись без всего, даже без еды. Вешались от безысходности, от чувства страшного обмана, оскорбления и унижения. Это люди, которые прожили свою жизнь за эту страну, и они думали, что вот так она их отблагодарила. Они думали, что их родная и любимая страна их обманула, ведь они не знали, что страна их не бросала и не обманывала, и никогда бы этого не сделала. Их страна была так же обманута и ограблена, но в ещё более страшных масштабах. И в этом обмане допустила ту страшнейшую ошибку, которая повлекла за собой огромное горе. Она позволила проникнуть на свои просторы таким, как я.