Владимир Сагалов - Твоя Шамбала

Так вот, я лежал, зажмурившись, присыпанный мхом, перегнившей хвоей и ещё там какой-то грязью, изнемогая от страха, а также от гнева и ненависти к уже покойному Михаилу. Перед глазами поплыли картинки, такие размытые, пожелтевшие и трясущиеся, как испорченная временем плёнка с короткими, по несколько секунд, фильмами. Во всех я видел примерный исход моей ситуации, и они меня не успокаивали. То, заблудившись, умираю в тайге от голода, то меня ночью съедают дикие звери, то находят бандиты и убивают. Вновь полились слёзы безысходности и страха. Но был один, последний и самый короткий фильм. Он дал мне надежду, и я зацепился за его исход всеми моими мыслями. В этом коротеньком фильме я увидел себя болевшим, но выздоровевшим, и в конце я вышел на залитый утренним солнцем двор какого-то дома, радостный. «Хочу, чтобы было так» – плача, проговаривал я себе много раз, не останавливаясь. Повторяя это, как мантру, нескончаемое количество раз, я не заметил, как отключился в бессилии и уснул.

Как ни странно, но мне приснился сон, который я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Сон был не связный, а больше, как те же короткие фильмы, но это было уже во сне и у меня отсутствовало чувство страха.

Я видел какие-то графики роста курса акций, цифры, летающие на ветру деньги, какие-то газеты и мусор. Чей-то постоянный плач, но я не знал, чей. Я видел маму и бабушку. Мы стояли в каком-то огромном саду, перед мощной кованной оградой, за которой стояло много людей, и все они что-то просили. Я был ещё совсем маленький, не мог понять, чего они просят, почему тянут ко мне через ограду руки. Бабушка разрезала большой торт, который был мастерски украшен красивыми драгоценными камнями, они так сверкали и переливались на свету, что мне не хотелось отрывать от них взгляда. Но эти люди за оградой отвлекали меня от торта. Среди них были дети, они молча, просящим взглядом смотрели на меня, а разговаривали они не на моём языке, я их не понимал. Может, это был русский? Не знаю, думаю, да. Они тоже хотели кусочек этого торта и просили дать им немного. Бабушка сказала моей маме, чтобы она била по рукам тех, кто просовывает их сквозь ограду. Мама не хотела выполнять бабушкино повеление, но боялась перечить. А я всё это время стоял за бабушкиной спиной и наблюдал за происходящим, мне хотелось скорей начать кушать этот искусный торт. Бабушка повернулась ко мне и спросила: «Может, ты сможешь ударить по их жадным рукам? Ты посмотри, ведь они хотят отобрать у тебя торт, который я приготовила на твой день рождения. Ты знаешь, что у тебя сегодня день рождения? Иди же и бей их по рукам, заработай свой праздничный торт». Я очень хотел покушать этот торт и, подойдя к ограде, боясь этих людей, а также боясь глядеть им в глаза, замахнулся. «Молодец, – сказала бабушка маме, – из него будет толк». Мне нравилось, когда бабушка меня хвалила, и я собрался уже ударить по одной руке из протянувшихся сквозь прутья ограды, но не смог. Мою руку ухватила чья-то крепкая, большая рука. Я обернулся и увидел старого мужчину с бородой, которого никогда ранее не видел. Он мягко и нежно опустил мою руку вниз, произнеся: «Не нужно никого бить», улыбнулся и повёл меня к воротам на выход. Я не мог понять, кто это и откуда он там появился. Но что-то подсказывало мне, что с ним можно идти, и я шёл, правда, всё время глядел на маму. Бабушка кричала этому старику одно и то же: «Ты ведь пропал без вести!», а мама с улыбкой и одобрением глядела на меня и на того старика. Когда мы вышли за ограду, я вновь обернулся и увидел, как бабушка собралась было бежать за нами, но, увидев нарезанный торт, не решилась оставить его без присмотра и оставила погоню, а мама радостно глядела нам вслед, одобрительно кивнув головой.

Сквозь сон Штефан почувствовал, как кто-то ткнул его в бок. Это частично вырвало его из сна, но не разбудило полностью. Ещё оставалась лёгкая, сонная дрёма, как вдруг в глубокую тишину его головы внезапным взрывом ворвалась масса лесных звуков. Птицы щебетали утренние распевы, лёгкий ветерок шелестел травой и кронами деревьев. Он услышал фырканье лошади, позвякивание сбруи и звук глухого колокольчика. Подобный звук он слышал на альпийских лугах в Швейцарии. Такие брякалки надевают на шеи коровам. Этот звук приблизил Штефана к родине и вновь утянул в сон. В голове вновь наступил и тишина и покой. Перевалившись с живота на бок, он почувствовал, как очень захотелось потянуть на себя одеяло. Сильное переохлаждение, вытягивало его из тишины сна. Трудно было понять, почему было так неудобно лежать и почему так холодно. Вновь кто-то толкнул в бок, совсем рядом с ним тихо заржала лошадь. Вновь толчок в бок, и речь, мужской голос, говоривший на русском языке. Мужская русская речь мгновенно вернула его в реальность. Попытавшись раскрыть заражённые и склеившиеся глаза, первое, что он почувствовал, это была вонь, исходившая от рук, которые находились прямо перед носом, и от всей его одежды, уделанной высохшими вчерашними испражнениями. Но всё же не эта мерзкая вонь и не желание согреться заставили Штефана вскочить на ноги.

Паника, испуг от услышанного мужского голоса, как катапульта, подбросили его на колени. Сквозь склеенные гноем, частично раскрывшиеся глаза он пытался оглядеться по сторонам, чтобы выбрать направление бегства. «Они нашли меня, они нашли меня, – пульсировала больная, вчерашняя мысль в его мозгу. – Всё, наверное, всё». Справа, в метре от него, кто-то стоял. Слипшийся край глаза не давал возможности видеть всю картинку сбоку, поэтому пришлось повернуть голову. Поворачиваясь лицом к стоящему возле него человеку, он уже понял, что всё кончено, что даже и не стоит пытаться бежать. Он ожидал увидеть ту самую пулю, которая должна будет его убить. Вновь начало трясти от страха умереть; умереть так, как какое-то животное, за которым охотник следил всю ночь. Жутко, жуткое состояние.

Перед ним стоял старик, седой, старый алтаец, и что-то говорил. Заметив, что у него вообще не было с собой оружия и экзекуция произойдёт не сразу, Штефан стал оглядываться по сторонам, пытаясь найти ещё кого-нибудь рядом. Никого не было. Только лошадь паслась в нескольких метрах от него, на лужайке. Жжение от страха во всём теле потухло, и он встал на ноги. «Ты кто?» – спросил старик. Штефан понял его, но ничего не смог сказать. Блокада ещё не отпустила его разум, и попытавшись попросить ничего ему не делать, он, издав несколько мычаще-дрожащих звуков, решил убегать. Бросившись в сторону от старика, он забежал в лес. Споткнувшись обо что-то, свалился и, поднимаясь на ноги, взмолился Богу: «Боже Всевышний, пощади меня». Но дальше не знал, что говорить. Обернувшись, увидел старика, так же стоявшего на своём месте и, вероятно, даже не собиравшегося гнаться за ним. Не зная, кто этот человек, Штефан боялся его. В тот момент он боялся всех и вся. В голове молнией промелькнула мысль не бежать в лес, и, развернувшись, он подскочил и побежал на лужайку, огибая большой дугой спокойно наблюдавшего за ним старика. Не отводя от него взгляда, Штефан бежал на большой луг, которого прошлым вечером даже и не увидел. Он проспал всю ночь на самом краю леса, и оказалось, что перед ним расстилался огромный простор, и лишь где-то далеко вновь виднелся лес. После вчерашнего скитания по лесу он боялся вновь быть затерянным, в его бесконечных просторах. Поэтому равнина, хоть и делала его видимым отовсюду, но в то же время давала возможность контролировать пространство. Отбежав на небольшое расстояние, он вновь обернулся в сторону старика, который всё ещё неподвижно стоял, наблюдая за его непонятным перемещением на местности. До него наконец-то дошло, что этот старик – простой местный житель, не имеющий ничего общего с его проблемами. «Не убегай от него, вернись» – подсказало Штефану что-то, заставившее остановиться. Он стоял и смотрел на старого алтайца, а тот смотрел на Штефана. Между ними паслась лошадь. Если бы старик имел целью догнать его, верхом ему не доставило бы никакого труда это сделать, даже на неоседланной кобыле. Расстояние между ними составляло метров пятьдесят, и это придавало Штефану немного спокойствия. Несколько минут они стояли и глядели друг на друга, пока старик не повторил вопрос: «Ты кто?» Штефан вновь понял смысл вопроса и, окончательно решив, что это обычный местный житель, собрался с духом и пошёл обратно в его сторону. Когда он неуверенно и осторожно шагал в сторону старика, к нему начало возвращаться ощущение собственного тела, которое выразилось через боль в мышцах и костях. Его глубоко пробрал холод на лесной земле ночью. Пройдя несколько метров вперёд, он ощутил, как закружилась голова и начало тошнить. Ничего не выходило наружу, так как желудок очистился за день до этого, но головокружение бросило его на колени. Хотелось лишь лечь в тёплую постель и крепко уснуть. Озноб и бессилие овладели им, и он понял, что ему необходима медицинская помощь, а соответственно, помощь этого старика. Штефан даже не заметил, как старик подбежал к нему и, подхватив под плечо, приподнял, выпрямил и, глядя в глаза, вновь спросил: «Ты кто?» Штефан пытался объяснить, кто он и как сюда попал, но произнёс лишь, «Bitte, hilf mir, bitte». Затем, вспомнив, что говорит на немецком и старик ничего не поймёт, собрался сказать на русском, но старик сам, перебивая его, спросил: «Немец, что ли? Немец?» Штефан согласно кивнул головой, готовый на всё, что старый алтаец мог ему предложить. Старик, показывая пальцем в сторону, повторял без остановки: «Там немец, там немец. Георг там, немец». При этом он поднял Штефана на ноги и, подхватив под руки, повёл вдоль кромки леса куда-то в неизвестность, которая была для него спасительной. Старик шёл и говорил: