Владимир Сагалов - Твоя Шамбала

– Молодец, Георг, молодец! Если ты обратил внимание – хорошо, нет – так сделай это сегодня, на обратном пути, по дороге домой или дома посмотри на карту. Половина Германии с востока и большая северная часть имеют наименования городов и деревень, которые нашему немецкому уху и уму ни о чём не говорят. Ни о чём! В том числе и Роггов. Но в то же время эти названия исконные. Роггов так звался всегда. Но так не бывает! Все названия рек, озёр и населённых пунктов когда-то кем-то были даны с конкретным указанием на что-то или кого-то. В названии должен присутствовать образ, осмысленное значение. Понимаешь? Иначе имя или наименование не имеет жизненной силы и может умереть, исчезнуть. Но Роггов существует уже сотни лет, и это наименование не изживает себя и не умирает. Значит, оно живое, хотя нам и не понятное. Вот здесь начинается история слов, народов и языков. Для этого необходим «солнечный» ключ. Ключ языка наших предков, которым, к сожалению, ни ты, ни я, не владеем.

Мой дед говорил, что ему рассказывал его дед, которому рассказывал его отец, что Роггов писался раньше с одной буквой г, а населяли его, так называемые навигаторы. Специалисты, знающие все морские пути, умеющие читать звёздное небо. Сегодня таких людей называют штурманами. Профессия такая есть. Они жили здесь из рода в род, и мореходы брали их с собой в плавание. А карты рисовались в Арконе, на Рюгене, но раньше он как-то по-другому звался. Вот тебе первая параллель – Роггов и навигаторы. Поищи взаимосвязь, может, докопаешься до истины. Я думаю, что суть слова «навигатор» должна лежать в названии деревни Роггов.

– Аркона. До чего интересное, даже сказочное наименование, – произнёс я вслух и повернулся к уже закрытой печной дверке, с желанием вновь увидеть огонь.

Сознание требовало жара и огня для того, чтобы закрепить, обжечь, как только что изготовленный глиняный сосуд, те мысли и образы, распиравшие мою голову. Их нужно было организовать, структурировать, дать им укрепиться. Можно было бы подсесть к печи и открыть дверку, но я молча встал и, оглядевшись, выдавая всем своим видом необходимость в опоре, во внутренней опоре, быстрым шагом подошёл к окну и уставился вдаль. Моря видно не было, но я знал, что оно там. Я чувствовал всем своим нутром, что эта огромная даль, до самого горизонта, эта энергия пустоты пространства, расходящаяся своими бесконечными сторонами угла из моих глаз, как и огонь, сможет сконцентрировать всё происходящее в моей голове. Несколько минут я непрерывно и не двигаясь глядел вдаль, как через огромную воронку, впускал в себя пространство, которое уплотнялось в моём сознании и расставляло по местам весь объём полученной мной информации. Моё тело постепенно расслабилось и, повернувшись к Вольфхарту, я спокойно произнёс:

– На первый взгляд, ничего сложного или заумного с научной точки зрения не произошло. Но в то же время это подобие взрыва, который разрушил шаблон моего мышления. Я понял, чему я посвящу себя, в каком русле я буду копать историю.

– Уже время собираться, – с грустью в голосе напомнил мне Вольфхарт. – Машина скоро подойдёт. – Он встал и так же размеренно, как и вчера, запаковал книгу и тетрадь, также перевязав их тесьмой, и сам уложил их в мою сумку. – Сбереги обязательно, тетрадь особенно. Надеюсь, ты приложишь достаточно усилий, чтобы разобраться с этим материалом.

В комнате повисла тишина, её нарушил дрожащий сигнал грузовика, который должен был увезти меня до ближайшей железнодорожной станции. Мы всё стояли, молча глядя друг другу в глаза. Мы оба понимали, что это была наша последняя встреча.

– Постарайся не попасть на войну, тебе жить надо, – Вольфхарт вышел на улицу и махнул водителю, приглашая его войти в дом. – Сделай всё возможное, чтобы тебя не забрали в солдаты на фронт. Не с теми воюет он. Ты понял?

В дом вошёл водитель грузовика.

– Ну что, вперёд? Дорога ещё дальняя и небо затягивает, дождь пойдёт, далеко не уедем по просёлочным дорогам.

Дядя усадил нас за стол, налил горячего чаю и предложил перекусить перед дорогой. Он остался в моей памяти таким, каким я видел его в последний раз. Он стоял у двери своего дома, глядя вслед грузовику, в котором я уезжал от него навсегда. Конечно, я не видел его глаз, но уверен, что, несмотря на грусть от расставания, несмотря на его очень скупой на эмоции северный морской характер, он ликовал от счастья. Он мог считать выполненным свой долг перед родом.

Я не знаю, насколько сегодня засекречена информация об этой экспедиции, возможно, что-то уже и просочилось в руки историков и журналистов; но тогда можно было пересчитать по пальцам тех людей, которые были посвящены в осуществление этого плана. Уверен, что даже если кто-нибудь говорит или пишет об этом сегодня, то основывается только на пока ещё недоказуемых предположениях. Возможно, я последний, живой свидетель тех событий, а, впрочем, какое это имеет сейчас значение? Хотя Гиммлер приложил все усилия для сдерживания полнейшей секретности экспедиции, она всё равно провалилась на самом начальном этапе. Она была ничем иным, как импульсом агонии уже умирающего рейха, и причина провала неудивительна. Ведь агония является предвестником смерти. Но Гиммлер и Гитлер всё ещё надеялись на чудо, на поддержку тибетских мудрецов, которые, как предполагалось, всё же откроют доступ в Шамбалу и тем самым дадут рейху возможность изменить ход событий на фронтах с последующей победой и полным овладением мира.

…Это не было прочтением книги о тайных экспедициях, и даже не документальным фильмом об оккультных практиках Третьего рейха. Это был рассказ живого свидетеля тех событий, который, хоть и совсем коротко, но вдохнул в себя тот зловонный воздух.

Упёршись локтями в стол и обхватив двумя руками чашку с чаем, не заметив, что тот уже вновь остыл, Штефан, не шевелясь, вслушивался в живую историю, произошедшую с его дедом. Сделав несколько больших глотков, Георг поставил кружку, отёр ладонью усы и бороду и положил руки на стол. Это был знак, который Штефан воспринял как открытость и готовность рассказать о самом тяжёлом периоде жизни деда. Он последовал примеру Георга и так же выпил чай, не отрывая от него глаз. Георг немного помолчал, подумав, с чего начать, и решил рассказать с самого начала:

– Сейчас я расскажу о моей третьей и последней встрече с Вальтером Шелленбергом. Как я уже говорил, она произошла совсем в другой обстановке и не носила случайный или добровольный характер.

…В кабинет, в котором вместе с Георгом Хайденкампом работали ещё трое сотрудников, вошла секретарь начальника отдела и, подойдя к каждому из коллег Георга, что-то пошептала, и все они, оставив работу, вышли вместе с ней. Не обратив на это большого внимания, Георг продолжил работу. Но через некоторое время в дверь постучались, и в кабинет вошёл высокий, рыжий офицер СС. Он огляделся вокруг и, убедившись, что в кабинете кроме него и Георга никого нет, вежливо представился: «Лейтенант Хильсманн» и попросил разрешения сесть. Офицеров СС Георг видел регулярно, но личных контактов никогда не имел. Поэтому был неприятно удивлён этим визитом и разволновался, хотя с его стороны не было для этого причины. Но кто его знает, что у них на уме.