Владимир Сорокин - Тридцатая любовь Марины

“Не твори себе кумира. А я сотворила. Нет, книги хорошие, что говорить. Но чего ж я так голову потеряла? Чудачка… Все равно что в Льва Толстого влюбиться…”

Слово “книги” заставило вспомнить все еще лежащий в сумочке Митин подарок. Марина вытащила книгу, открыла, начала читать и тут же бросила: слова, причудливо переплетаясь, складывались в замысловатый узор, на который сейчас смотреть не хотелось.

Зазвонил телефон. Она сняла трубку.

– Мариночка? – спросил осторожный голос Леонида Петровича.

– Да…

– Здравствуй.

– Здравствуй.

– Что с тобой?

– Ничего.

– Ты не больна?

– Нет…

– А что такая грустная?

– Я не грустная.

– Марин. Так, может, съездим вечерком, посидим где-нибудь?

– Не могу.

– Почему?

– Не могу. И не хочу.

– Что с тобой?

– Ничего.

– А хочешь – на дачу поехали?

– Не хочу.

– Марин, ну объясни мне…

– Леня. Я прошу тебя сюда не звонить.

– Как?

– Так! Не звони мне! Я человек, понимаешь?! Человек! А не шлюха подзаборная!

Она бросила трубку и с остервенением выдернула вилку телефонного провода из гнезда:

– Дурак…

“Надоели все, Господи, как они мне надоели! Провались все пропадом! Никому звонить не буду. А приедут – не открою…”

Чувствуя в себе нарастающую тоску, Марина стала собираться.

Выходя из дома, бросила в мусоропровод остатки планчика…

День в ДК прошел мучительно: болела голова, звуки раздражали, ученики тоже.

Она сорвалась на Нину, пугливого Николая выгнала за плохую домашнюю подготовку, Олегу дала ощутимый подзатыльник, после которого он побледнел и, словно улитка, втянул голову в форменный воротник…

К вечеру стало совсем невмоготу: звуки, свет, слова, лица учеников мелькали, лезли в уши, пульсировали в глазах…

Спросив анальгина у Риты, она запила его водой из-под крана и еле доволокла ноги до преподавательской.

Там шло оживленное одевание педагогов, только что закончивших уроки:

– Мариш, привет!

– Ты что такая бледная?

– Перетрудилась, Марин?

– Вот, девочки, что значит творчески к работе относиться!

– Ладно, не приставайте к ней… Марин, что, месячные, да? Дать таблетку?

– Да я дала ей уже, отвалите от нее…

– Ну извини, рыбка…

– А ты б дома посидела, Марин…

Она устало отмахнулась, опускаясь на стул.

Женщины веселой гурьбой направились к двери:

– Ну, пока.

– Поправляйся, Марин!

– До свидания…

– До скорого!

– Всего…

Хлопнула дверь, их голоса стали удаляться.

Радуясь наступившей тишине, Марина облегченно вздохнула, потерла пылающие виски ладонями.

Дверь противно заскрипела, впуская кого-то.

“Штоб вы сдохли…” – поморщилась Марина, сжимая зубы.

– Марина Ивановна, добрый вечер! – пророкотал торопливый басок директора.

Его голос показался Марине слишком официальным.

Она подняла голову.

Перед ней стояли трое: улыбающийся круглолицый директор, притихшая девочка лет семи и… Господи, надо же, с ума сойти. Удивительно…

Забыв про головную боль, она встала:

– Здравствуйте.

– Вот, Сергей Николаич, это наш лучший педагог Марина Ивановна Алексеева.

– Ну, Александр Петрович, это нескромно, – пробормотала она, разглядывая незнакомца. “Удивительно”.

Директор качнул свое приземистое тело, взмахнул короткопалой ладошкой:

– А это вот, Марин Иванна, новый секретарь парткома нашего завода – Сергей Николаевич Румянцев. И дочка его Танечка.

– Очень приятно, – проговорила Марина, все более и более поражаясь сходству.

“Да. Вот таким ОН приехал из ссылки тридцать лет назад…”

– Нам тоже очень приятно, – проговорил Сергей Николаевич и наклонился к девочке: – Что ж ты не здороваешься, Таня?

– Здрасьте… – буркнула та, глядя в зашарканный пол.

Директор с ложной оживленностью замахал руками:

– Марин Иванна, вот Танечка хочет заниматься музыкой, девочка способная, а до осени ждать не хочется, я думаю, я все прикидывал тут: или вас попросить взять, или Королеву. Но у Королевой и так тринадцать, так, может, к вам в класс запишем?

– А главное, рядом живем совсем – в двух шагах, – улыбнулся Сергей Николаич, разглядывая Марину.

– Ну конечно, возьму, о чем разговор, – ответно улыбнулась она. – Пусть завтра приходит.

– Вот и замечательно! Сергей Николаич, тогда я побегу, мне на репетицию лететь надо…

– Конечно, конечно, о чем речь…

– Марина Ивановна – замечательный работник, она у нас лет семь уже, семь, Мариночка?

– Шесть.

– Вот. Шесть… Ну, я побежал, вы тут обговорите все… До свидания…

– До свидания.

Некоторое время трое оставшихся молча рассматривали друг друга.

– У вас есть инструмент? – первой нарушила тишину Марина.

– Да. Полгода назад купили, – благожелательно качнулась его голова. – Мы ведь раньше в Орехово-Борисово жили, а здесь только-только въехали.

– А… это в заводской дом, рядом который?

– Да. Шестнадцатиэтажный…

У него были зеленовато-серые глаза, широкий, слегка морщинистый лоб, маленький подбородок с упрямой ямочкой, улыбчивый рот и развал прядей, все тот же развал прядей…

– Это хорошо. И завод рядом, и ДК.

– Да. Мы сначала в музыкальную устроиться хотели, мне предлагали, но потом передумали – далековато. А здесь – в двух шагах…

Сам – широкоплечий, среднего роста. Руки крепкие, большие. Жестикулирует ими.

“Господи… а галстук какой смешной…”

– Правильно. У нас народу поменьше, комнаты просторные.

– Я уже заметил.

“Нельзя быть до такой степени похожим. Как его с работы не выгнали!”

Марина улыбнулась.

Он непонимающе заморгал светленькими ресницами и тоже улыбнулся.

– Таня в какую смену учится?

– В первую. Как первоклашке и положено.

– Тогда пусть приходит к… четырем. Да. К четырем. Договорились?

Наклонившись к девочке, Марина взяла ее руку.

Девочка кивнула и снова уставилась в пол.

– Танюш, ну чего ты надулась, как мышка? – в свою очередь наклонился отец, и Марина успела заметить, как натер ему шею тугой ворот белой рубашки.

– Я не надулась, – тихо и отчетливо проговорила девочка.

– Хочешь заниматься музыкой? – спросила Марина, чувствуя на себе взгляд близких серо-зеленых глаз.

– Хочу…

– Придешь завтра?

– Приду.

– Ну вот и отлично… Пусть приходит. А сейчас, вы извините, мне пора.

– Да мы тоже… Вы далеко живете?

– Очень! – устало рассмеялась Марина, отводя от лица непослушную прядь.

Улыбаясь, он смотрел на нее:

– Что, в области?

– Почти. В Беляево.

– Да. Далековато.

– Ничего. Я привыкла.

На улице шли молча.

Сергей Николаич вел за руку Таню, украдкой посматривая на Марину. Он был в длинном и широком демисезонном пальто, из-за красного шарфа выглядывал все тот же полосатый галстук.