Владимир Сорокин - Тридцатая любовь Марины

Собравшиеся закричали, захлопали в ладоши.

Марина засмеялась:

– Господи… лапочка какая…

Говно кинул пустой бокал Соне:

– Держите, мадам.

Стасик похлопал его по желтому плечу:

– Отлично, старик.

– Я не старик! Я не старик! Я молодой!! – истерично закричал Говно.

– Молодой, молодой! – тряс его Стасик.

– Молодое мудило, я молодое мудиииилоооо! – тянул Говно, раскачиваясь.

– Ты молоодоеее мудииилооо! – подтягивал басист, катая по полу пустую бутылку.

– Блюз, блюз, Говно! – крикнула высокая девушка.

– Блюз, Говнецо, – просительно тряс его Стасик.

– Нет, нет, нет! – качал головой Говно. – Нет, нет вам, товарищи.

– Ну че ты, ну блюз!

– Спойте, чуваки! – выкрикивала высокая.

– Ну спой, хули ты…

– Давай, спой.

Говно опустился на пол:

– Черный, пой один.

– Не, я не буду.

– Я тоже.

– Ну хуй с тобой, – махнул рукой Стасик.

Марина встала, подошла и села рядом с Говном:

– Спойте, я вас очень прошу.

Говно посмотрел на нее:

– Ой, бля, охуенная герла. Стас, откуда?

– Оттуда.

– Спойте, – Марина погладила его по плечу.

– Ой, – он закатил глаза, – я умираю.

– Споете?

Он снова нехотя приподнялся, подошел, повесил на шею гитару.

Басист направился было за ним, но Говно отмахнулся:

– Черный, ты лучше после про стаканы споешь.

Легонько перебирая струны, он откашлялся, сморщив свое худое лицо:

– Ой, бля, изжога от мочи…

Гитара его стала звучать громче и протяжней, вступление кончилось, и Говно запел:

– Моиии друзьяяя меняяя не люююбяяят, ониии лишь пьююют и бооольшеее ничегооо… И девооочкиии меняяя не люююбят, они лииишь трааах, трааах, трааах и бооольше ничегооо…

Он играл хорошо, почти не глядя на гриф, делая красивые блюзовые переборы. Его раскачивало, голова то и дело свешивалась на грудь, башмаки отбивали такт:

– Зачееем, зачееем я в бааар идууу с друуузьямииии, зачееем, зачееем я дееевооочек клаааду в кроваааать… Мнеее вооодка не нужнааа, пусть выыыпьют ее сааамииии, нааа дееевичьи пупкиии мнеее вооовсе наплеваааать…

Марина слушала этого угловатого парня как завороженная, не в силах оторваться от этих худых бледных рук, размалеванного лица, блестящих брюк. Он пел так просто и безыскусно, не заботясь ни о чем, не думая, не обращая ни на кого внимания.

– Пооойду, пойдууу я лучше вдоооль забооора и буууду присееедааать, кааак жооопа, нааа газооон… Я слааавы не хочууу, я не хооочууу позоорааа, пууусть мееент меняяя метееет, коооль есть нааа тооо резооон…

Блюз был бесконечным, долгим, заунывным и тоскливым, как и положено быть блюзу. Говно делал проигрыши, склонившись над гитарой, потом снова пел.

Когда он кончил, все захлопали, Стасик засвистел, а Марина подошла к Говну и поцеловала его в потную бледную щеку.

– Ой, я умер, – засмеялся он, похлопывая Марину по заду. – Стас, сука, давай поставь чего-нибудь, хули я тут на вас пашу!

– А чего ты хочешь, дорогуша?

– Ну чего-нибудь путевое, чтоб по кайфу пошло.

– “Звездные войны” есть.

– Я четыре раза смотрел. Давай другое.

– А больше… “Последнее танго в Париже”.

– Это что?

– Хороший фильм.

– Ну давай, давай…

Все повернулись к телевизору, сидящие на полу подползли ближе.

Стасик включил видеоприставку, установил кассету.

Заискрил экран, пошли титры.

– А выпить не осталось? – спросил Говно, садясь рядом с Мариной.

Басист показал пустую бутылку.

– Ну ты и алкаш, – усмехнулся Говно, обнимая Марину и кладя ей голову на плечо. – Ой, устамши мы, товарищи артисты.

Стасик похлопал его по колену:

– Отдыхай, я пойду чай поставлю.

– Во-во. Давно пора, – буркнул басист, ложась перед телевизором.

А на экране кудрявая девка в манто и черной широкополой шляпе шла по виадуку мимо неподвижно стоящего, смотрящего в землю Марлона Брандо.

Марина смотрела этот фильм еще лет семь назад, когда его называли “хулиганским” и “порнографическим”.

Вот сейчас она обратится к толстой негритянке за ключом от сдаваемой квартиры, и та, передав, схватит ее за руку, истерически смеясь и осыпая вульгарными комплиментами.

– Вы такая миленькая, молоденькая! – выкрикнула плохо освещенная негритянка, и девица вырвала руку.

“А ведь можно было и не вырывать”, – подумала Марина.

Рядом на стене висела книжная полка.

Она протянула руку, вытащила вручную переплетенный том.

Это была “Роза Мира”, впервые попавшаяся ей лет в восемнадцать.

Марина стала листать книгу.

– Смотри лучше, – толкнул ее Говно. – Смотри, трахаются.

– Я смотрела, – улыбнулась Марина, листая книгу, с трепетом вглядываясь в страницы плохо отпечатанного ксерокса:

“Эта книга начиналась, когда опасность неслыханного бедствия уже нависала над человечеством; когда поколение, едва начавшее оправляться от потрясений Второй мировой войны, с ужасом убеждалось, что над горизонтом уже клубится, сгущаясь, странная мгла – предвестие катастрофы еще более грозной, войны еще более опустошающей…”

Она читала, чувствуя, как снова становится восемнадцатилетней поклонницей Агни-йоги, Сведенборга, Шамбалы, града Китежа, ушедшего под воду, Звенты-Свентаны, Яросвета и Небесной России – сладостной, родной, заставляющей сердце раскрываться пурпурными лепестками Розы Мира:

“Как и остальные затомисы, Небесная Россия, или Святая Россия, связана с географией трехмерного слоя, приблизительно совпадая с географическими очертаниями нашей страны. Некоторым нашим городам соответствуют ее великие средоточия; между ними – области просветленно-прекрасной природы. Крупнейшее из средоточий – Небесный Кремль, надстоящий над Москвой. Нездешним золотом и нездешнею белизною блещут его святилища. А над мета-Петербургом, высоко в облаках того мира, высится грандиозное белое изваяние мчащегося всадника: это не чье-то личное изображение, а эмблема, выражающая направленность метаисторического пути. Общая численность обитателей Небесной России мне неизвестна, но я знаю, что около полумиллиона просветленных находится теперь в Небесном Кремле. Всюду блистают здесь души церквей, существовавших у нас или таких, которые должны были быть построены. Многие храмы имеют, однако, назначение, трудно понятное для нас. Есть святилища для общения с ангелами, с Синклитом Мира, с даймонами, с верховными иерархиями. Несколько великих храмов, предназначенных для встреч с Иисусом Христом, временами сходящим сюда, принимая человекоподобный облик, другие – для встреч с Богородицей. Теперь там воздвигается величайший храм: он предназначен стать обителью того великого женственного Духа, который примет астральную и эфирную плоть от брака Российского Демиурга с идеальной Соборной Душой России.