Дмитрий Пригов - Мысли

Но это уже разговор для другого случая.

Проблемы и идеология компьютерной и техно-виртуальных практик, транспонируемые в область художественной деятельности, являют два рода их апроприаций. Первая встраивается в ряд подобных же новых медиа — фото и видео. И более широко — вообще, в проблематичность любого медиа с разной степенью их разработанности, культурного возраста, распространенности и переменчивой актуальности. Другая же проецируется на весь объем культуры, тематизируясь наравне с прочими идеологемами и мифологемами нашего времени.

При рассмотрении специфической зоны возможностей компьютерной техники и технологии я, естественно, как существо нетехнологичное (вернее, дотехнологическое), не то что буду несправедлив, но просто, возможно, не смогу ухватить что-то существенное и специфическое. Попросту слеп я. Просто органа для восприятия и разрешения подобного не выросло. Не организовалось. А и то, в пору моей скудной, но далеко не несчастливой молодости, как могло бы это показаться из теперешних дней, в моем домашнем и общекоммунальном окружении, так сказать, инвайронменте были такие нехитрые устройства (по нынешним временам нехитрые, а по тем — немалые достижения отечественной техники), как телефон, телеграф, ламповый радиоприемник и проигрыватель. А ныне, сами собой разумеющиеся и уже банальные телевизор, цветной телевизор, магнитофон, транзисторный приемник, факс, мобильный телефон, автоответчик, домофон, пейджер, всяческие дистанционные управления, не говоря уже о невероятном, немыслимом (правда, и я уже, и я же привык! свыкся! даже не обращаю внимания, негодяй, как на нечто само собой разумеющееся!) компьютере с его памятью, быстродействием, интернетом и э-мейлом. Да, катастрофа прямо! И как мы это все пережили? Наряду со сталинским террором и безумными социальными переменами! Но пережили ведь. Так что нам многое если не простительно, то… Уже не знаю и что.

Посему мои описания всех этих средств манипуляции и коммуникации вполне могут быть неадекватны. Однако, на всех выставках, где я встречал компьютерные инсталляции либо интерактивные проекты (представленные авторами вполне искренне и даже героически, а не культуро-критицически), мощность и количество аппаратуры вступали в видимое противоречие с мизерностью результата, могущего быть достигнутым и другими привычно-архаичными способами (возможно, и с большей затратой времени и человеческих ресурсов) — посредством рисунка, видео, телеграфной связи, библиотечных поисков, разного вида сенсорными устройствами и пр. То есть принципиально, стратегически мало чего привнеслось нового. К тому же, до последнего времени уровень компьютерной подготовленности авторов, участников подобных проектов был достаточно разведен с уровнем художественной осмысленности и культурной вменяемости. Вполне также возможно, что это есть просто результат моей случайной и неадекватной выборки. Возможно. Вполне возможно.

Но, конечно же, масса накоплений, мощность и быстродействие сами по себе если уже не являются принципиальными, изменяющими способ ориентации в культуре достижениями, то все-таки приближают к границе принципиального поворота. Как, скажем, наличие атомной бомбы в своей общеантропологической явленности, являющейся прямым продолжением нашего кулака, поставило мир на грань кардинального перехода в иное существование. Не говоря уже о том, что <���бомба> значительно перекомпоновала, вернее, сама явилась результатом значительной перекомпоновки, переустройства социокультурной антропологии. Но все-таки, заметим, все-таки оставаясь в пределах старой общеантропологической модели.

В этом отношении (и по аналогии с предыдущим примером) все компьютерные произведения являются, пусть препарированные компьютерным способом, изображениями, перформансами, коммуникационными и сложно-строенными текстовыми проектами. Пока еще все-таки единицей компьютерного проекта не стала операция как таковая в ее онтологической чистоте. Хотя, конечно, и работает имидж некоего современного персонажа, окруженного неимоверным количеством всякого рода устройств и проводов, вполне встраиваясь в ряд многочисленных артистических имиджей, уже утвержденных современными культурой и искусством.

В виде некоторого культурно-этнографического отступления приведу два примера, правда, мало чего разъясняющих. Но все-таки. Так, для отдыха от серьезности проблем, нам предстоящих. Припоминается случай, как в Африке, на территории одного из тамошних племен аварийно приземлился самолет. Он так и остался там, став сакральным предметом поклонения. И еще вспоминаются (тоже не в обиду и не в уничижение) мистификационные вычислительные и отвечающие машины XIX века, внутри которых находился сообразительный и творчески активный человек.

Сейчас, конечно, трудно рассуждать о предельном варианте полнейшей виртуализации действительности и ее осмыслителей. Не говоря о всякого рода технических мелочах, на пути этого стоит принципиальный предел преобразования человека в единицы носителей информации и воссоздания его заново в его сложном иерархически-строенном агрегатном состоянии и персональной единичности. То есть речь уже идет о неоантропологическом проекте наряду с другими стратегиями в сфере новой антропологии, типа генных или клонных практик и утопий. Однако, на подобные проекты по выращиванию существ с ориентированно-измененными генными кодами или клонированных существ существует нравственный (во всяком случае, в пределах иудео-христианской традиции), а ныне и поспешно-фундаменталистский юридический запрет на подобного рода деятельность. В то время как всякого рода виртуальные исследования и реализации вполне укладываются в культурную традицию всевозможных практик измененного сознания, от галлюциногенных до медитативно-визионерских, привычных во всех культурах мира.

В пределах же современного визуального искусства, когда произошло принципиальное отделение автора от любого рода текста (вербального, визуального, жестового, поведенческого) и переведение его, так сказать, на фантомный, виртуальный режим существования в пределах жеста, поведения и стратегии в квазижанрах акций и проектов (хотя вполне распространен и способ умаления себя до уровня какого-либо текста, но с вполне осмысленным и читаемым знаком этого жеста, во всяком случае, если не самим автором, то всей массой культурных практик, институций и деятелей), произведения компьютерного искусства вполне вписываются во все вышеперечисленные способы объявления художника в культуре в качестве еще одной языковой конкретизации.