Дмитрий Пригов - Мысли

Новая культура, ее силовое напряжение перекомпоновали семантические поля русского языка. И первостепенная задача — это прояснить, артикулировать крупные семантические структуры на уровне вразумительно-последовательного сюжета, смыслового предложения, реальной фразеологии и т. д. И посему футуристический опыт, являющийся естественным результатом развития русской культуры, проясненной и артикулированной на всех уровнях, опыт, бывший естественным опытом той культуры, державшийся в ней, культуры, служившей гигантским фундаментом, пояснительным словарем, переводчиком футуристов на все уровни мышления и жизни (хотя, конечно, как всякая новация, поначалу не принимаемый, но опять-таки в пределах единой культуры), — этот опыт мало подходит для нашего времени. Не больше, чем вся остальная мировая культура. Работа на уровне мелких сдвигов, корней, флексий, мельчайших болевых точек неэффективна, т. к. еще не локализированы сами точки.

Кстати, аналогичная история и с американским поп-артом, который, конечно же, не есть аналог Дюшану, но манифестация определенной степени зрелости новой американской культуры.

Что же касается в этой связи концептуализма, то он весьма пригодился не по причине, конечно, культурной преизбыточности (хотя это в отдельном конкретном случае отдельных художников и может быть справедливо), но по причине его орудийной пригодности для разрешения наших собственных проблем. Во-первых, его тенденция оперировать большими блоками текстов и смыслов, во-вторых, потому, что наша сегодняшняя культура с ее отсутствием идеи предмета и его качественности есть культура идеологическая, где предмет заменен языком его описания, а язык описания предмета (свойственный предметной культуре) — языком описания языка описания предмета, представительствующего предмет. Поэтому то, что мы называем концептуализмом, конечно же, не классический концептуализм в западном его понимании, он у нас просто невозможен.

И если принимать мою схему, мы сейчас находимся на допушкинском уровне культуры. Дело за потомками. Но и нам есть над чем поработать.

Дмитрий Александрович, спасибо и здравствуйте.

Ваше абсолютно справедливое (если принять Вашу исходную «трупную» посылку о «победе» варваров и «крушении» эллинизма) письмо мне не только доставило удовольствие, но и напитало атмосферу моего домашнего «Рима» необходимым духовным озоном. Итак, продолжим о трюизмах и о том, что за ними находится.

Вы исходите из того, что в указанном Вами году произошла ПРИЧИНА, породившая «новый» мир (не знаю, правильно ли я Вас поняла, но Вы, кажется, склонны считать его небывалым и т. п., хотя и пока не осуществленным).

Я же считаю, что в этом году было СЛЕДСТВИЕ, причем ОДНО ИЗ тех причин, которые возникли гораздо раньше и именно в сфере мышления. То есть у нас возникает избитейший спор о приоритете бытия и сознания, курицы и яйца, тупоголовых и остроголовых и т. д. Чтобы отвлечься от этой тематики, углублюсь в мелочи.

Начну с «моей» Системы. Что затея смешна, я чувствую более чем кто-нибудь другой. Всякий дилетант — весьма ранимое существо, особенно если он — она, да еще и провиициал(ка). Однако выдвигаемый Вами тезис контра о том, что, мол, сейчас уже так «не принято», «никто этого не делает», вызывает у меня улыбку. Если у меня не будет соперников — тем лучше, только и могу я сказать. Но, уверяю Вас, Вы в этом вопросе ошибаетесь: сколько угодно сейчас подобных глобальных попыток, в том числе и в философии (например, во Франции некий профессор проделал за меня значительную часть этой самой «глобальной» работы, за что удостоился значительной ругани в «ЛГ»). Интеграционные процессы, то есть их «глобализация» в искусстве и особенно в науке — признанная вещь и вызывает сейчас в мире пристальный интерес, конечно, замеченный Вами. Кстати говоря, концептуализм наряду с экономностью средств есть и коллапсирование содержания, то есть опять же своего рода синтез.

По поводу «неравномощности предмету описания…». Что тут скажешь. Когда «предмет описания» — мировое устройство, какая уж тут равно-мощность! Я, разумеется, не господь бог. Но мысль всегда в наиболее сильных своих проявлениях тянулась именно к осознанию мирового устройства и, никогда не будучи равномощной ему, была, однако, равноценной пределу человеческих возможностей, к чему и я стремлюсь.

И мне совсем не нравится выражение «предмет описания». Я не ОПИСЫВАЮ состояние искусства (хотя косвенно это, безусловно, происходит), я стараюсь понять его МОТОР, принцип действия, порождающий старые и новые стили, то есть стараюсь понять сама и объяснить себе именно то, что делает его, по Вашему выражению, «живым и развивающимся» (простите за не мой трюизм).

Вы в своем письме снова объясняете мне основные принципы моей же Системы, то есть о расширении границ понятия «искусство» и т. п. Я очень рада, что в этом важном вопросе наши воззрения сходны.

Теперь о начале «другой культурной эпохи».

Если признать ту точку зрения, что «пролетариат — могильщик буржуазии», а после Пушкина были Ахматова и Пастернак, а после них — мы, то тогда все, что сейчас есть, — нечто небывалое, и корни его негде обнаруживать, кроме как в каком-нибудь перевороте. Однако «варвары» родились задолго до 1917 года, были такими же продолжателями традиций человеческих, как гунны — продолжатели эллинизма, и имели значение общемировое, разумеется. Не верю я в деревенскую психологию «своего» искусства, «американского» поп-арта и т. п. Все эти оттенки есть, разумеется, но это только варианты, а основная идея, принцип, един, на него и нанизывают то кокошник, то Дракона, то пепси-колу.

Футуризм — ОДНО ИЗ МНОГИХ интереснейших течений (очень часто противоположных по характеристике), и нельзя окрещивать его именем ВСЕ случившееся на рубеже веков, так же, как и связывать всю проделанную тогда громадную работу с именем одного-единственного весьма умеренного Хлебникова. Вы, как мне кажется, не совсем в курсе тогда сделанного. (Ибо дело не в прерванности традиций, а в недоступности результатов.) То «новое», что Вы ощущаете как новое (варвары), да еще и именно «русское», всего лишь эхо (продолжение) тех открытий, возвращение назад, более детальная разработка и развитие тех принципов, то есть уже более грамотный этап, чем чисто «варварский» (согласно Вашей терминологии). Согласно же моим убеждениям, то (переводя на Ваш язык) «латынь» — категория неумираемая, вечная, на ней изъяснялись еще бактерии в мировом океане, и они же, очевидно, будут изъясняться ею и впредь в результате всего. Я не считаю, что каким-либо «варварам», будь они хоть с другой планеты, удастся изменить путь развития мысли, который не на земле намечен. Всякое новшество — варварство и т. п., но именно всякое. Человеку же свойственно принимать близко к сердцу то, что ближе по времени. Вам кажется, что все «прежнее» не отвечает изменившейся обстановке, и это верно, если считать прежним язык «великий, могучий», авторов — Ахматову, Пастернака, Хлебникова, а принцип действия — вариационный пушкинизм. Если же принять за «прежнее» результаты работы таких авторов, как Чичерин, Крученых, И. Зданевич, Туфанов, Соколов, Игнатьев, в Европе соответственно Яндль, Гомрингер, Ф. Мон, — это только в литературе, а в живописи от Брака и Клее до Малевича, Кандинского, Ларионова (лучизм), Филонова, Матюшина, в музыке — Кейджа, Сильвано Бузотти и т. п., то выяснится, что ничто не прерывалось, все логично развивается, и даже Ахматовой с Пастернаком найдется место на обочине, и от Малевича останется только самое важное. Такие авторы, как Пикассо, наглядно подтверждают соединение варваризма и эллинизма, их взаимное тяготение и даже невозможность раздельного существования.