Дмитрий Пригов - Мысли

Д.А.:В последовательности рисунков они действительно выстраиваются как большой комикс. Но поскольку реализуются они в гораздо меньшем количестве и в иной последовательности, — все зависит от задач музея, просьбы кураторов, от темы, — посему если ездить и смотреть их реализацию, то можно найти общность только в вопросе авторства, а сюжетной последовательности уже, конечно, нет. Такая последовательность выстраивается только при том способе демонстрации проектов, который был применен сегодня на лекции. Но инсталляции ведь просто часть моей деятельности, и не самая главная.

GiF:Все-таки это некоторое развитие идей концептуалистов, которые существовали с самого начала в литературном виде?

Д.А.:Можно назвать это общеконцептуальными идеями, конечно, хотя от классического концептуализма они отошли уже давно. В них уже нет строгости, присутствуют вольности, некоторое ньювэйверство или, скажем, постконцептуализм и постмодернизм в своей нечеткой форме. Концептуализм предполагает более жесткие концептуальные конструкции, более четкое отношение между визуальным и вербальным. Таких трогательных элементов, как, например, мишки <���персонажи нескольких инсталляций Д.А.> концептуализм не предусматривает. Это уже обращение к эмоциям, сентиментальности…

GiF:Существует ограниченный набор символов, которые Вы используете в инсталляциях, что рождает некий текст, который очень лаконичен и постоянно повторяется с разными интонациями. Я имею в виду как визуальные символы, так и аудиальные (мантрическое пение одной и той же фразы Пушкина, например)…

Д.А.:В случае с представленной сегодня в Третьяковке инсталляцией это все сходится по теме: русский Тибет и, значит, мантрическая практика, русская мантрическая поэтическая практика… Саунд, в принципе, необязателен, к тому же он может быть очень разнообразным. Но сквозь эти инсталляции я действительно пытался проводить очень многие объекты и предметы, и, как правило, оседает в них, удерживается очень ограниченный круг предметов, которые как-то связаны ритуалами человеческой бытовой практики. Стул, например, удержался, рюмка, глаз, газета. Я пробовал много чего — туфли, ботинки, — они не удерживаются. Это очень интересно — проверка на практике тех вещей, которые удерживают силовое поле квазиритуального пространства.

GiF:Каковы силы и слабости инсталляции, — это ведь весьма зависимый от внешней воли жанр, от исправности техники, от того, включит ли смотритель вилку в розетку…

Д.А.:Инсталляция, к сожалению, не самодостаточна, — в отличие от картины, — она зависит либо от технических особенностей, либо от временного фактора: картина остается, а инсталляция разбирается после окончания выставки. Также от качества материала, от случайностей — как в этот раз от условий пожарной безопасности. Картина при перемещениях трансформации не поддается, тогда как инсталляция как минимум деформируется, как максимум исчезает.

Она обладает обаянием жизненности, но именно это и делает ее очень ранимой и восприимчивой к внешним факторам существования.

GiF:В этот раз пришлось подкладывать что-то противопожарное под газеты?

Д.А.:Нет, просто инсталляция должна была выглядеть несколько по-другому — продолжаться на весь зал, чтобы зритель мог зайти внутрь нее, сесть на скамейку и смотреть. Но пожарные посчитали это опасным и запретили заходить внутрь инсталляции. Пришлось модифицировать, в результате чего получается, что не ты сам созерцаешь рельеф, а ты смотришь на кого-то смотрящего. Это картинный вариант, а не живой пространственный. Но эти изменения не зря — инсталляция должна меняться под нажимом случайностей.

GiF:Какова была ваша практика, и чем чревато вынесение инсталляции за пределы музейного зала?

Д.А.:Тогда это уже другой род искусства — либо инвайронмент, либо лэнд-арт. Я делал такие работы, но возникают другие проблемы — зависимость от погоды, что, в свою очередь, провоцирует модификации материала. На природе все нужно крепить жестко, нет такой прихотливости, которая достигается внутри помещения…

GiF:Какова легитимность инсталляции как самостоятельного жанра. Инсталляция как стартовая площадка для автора еще нуждается в оправдании?

Д.А.:Мое поколение действительно начинало с других жанров, оправданием инсталляции служило то, что если человек умеет рисовать, ему и инсталляции делать позволено. Но потом, когда она утвердилась как жанр и род деятельности, то теперь, конечно, в легитимации не нуждается, даже если автор работает только в этом жанре.

GiF:Если бы вы начали прямо сейчас писать роман?…

Д.А.:Я именно сейчас закончил третий…

GiF:О чем он?

Д.А.:Помесь фэнтези, бытового романа, детектива, научной фантастики. Большой, 900 страниц. Называется «Ренат и Дракон». Надеюсь, выйдет в НЛО.

GiF:Вам интересно прежде всего будущее? Вы не рассматриваете настоящее, не возвращаетесь к тому состоянию мира, когда вы начинали работать и откуда в ваше творчество пришли многие символы?

Д.А.:Меня не столько как художника, а как любопытного человека прежде всего интересует будущее, — скажем, проблемы новой антропологии. Клонирование, генная инженерия, если бы, например, привили человеку седьмое чувство… Все те проблемы, что раньше считались тотально утопическими либо проблемами культурной антропологии. Вот, скажем, попыткам советской власти создать нового человека противостояла непреодолимая на тот момент антропология. В христианстве были, конечно, опыты умерщвления тела, аскетизма, но полностью победить физиологию не удавалось. А сейчас последние биологические исследования говорят о возможности выйти на этот базовый уровень. Самое опасное, одновременно, самое интригующее — вмешиваться в физиологию человека, минуя все идеологические, мифологические, культурные построения.

Новые возможности художника, на мой взгляд, связаны также с новой физиологией. Для того, чтобы вырваться из круга постмодернизма, мне кажется, должен поменяться сам художник, не исключено, что физиологически. Тогда он будет видеть новые пути, по-новому воспринимать. Сейчас секулярное искусство дошло до предела нашего большого временного эона. Секулярному искусству уже сложно что-либо сделать — нужны принципиальные перемены, связанные не столько с новым направлением, сколько с принципиальным изменением понятия культуры. Подобным тому, как сакральное искусство получило кардинально иное восприятие после секуляризации искусства.