Дмитрий Пригов - Мысли

Хочется, хочется мыслить минимально, сдержанно, тепло, адекватно, трогательно и взыскательно, чисто и однозначно, с живым наполнением и тихими ограниченными телодвижениями, экономичными телесными жестами, выразительными вздохами, быстрыми ласковыми взглядами, одеяниями, хранящими тепло и движение плоти, пожатиями рук, вырастающими в грандиозные художественные события, стратегии и откровения духа, притоптываниями, разверзающими пропасти человеческой экзистенции и сравнимыми с грандиозными культурологическими построениями, болью и даже кровотечениями, допустимыми в пределах выживания, несущими на себе знаки иного смысла и прямого обращения к людям, понимающим и отвечающим подобным же порывом осмысления действительности, понимая это как прямую и реальную артикуляцию культурного проявления! Хочется того, чего давно уже не хотелось (а впрочем, чего хочется всегда и постоянно, помимо эротических позывов, конечно, и являясь как бы в некотором смысле сублимацией их), — хочется принципиально нового!

Увы, возраст мой, конечно, уже не тот, чтобы увидеть цветение этого предположительного нового (или какого-то другого, прямо противоположного здесь описанному), не увидеть мне, увы, его стремительный взлет и торжество. Но я люблю мыслить логически, это меня утешает в моей старости и немощи — вот я намыслил логически.

Столь часто поминаемый в нынешней критической, культурологической и философской литературе (да и просто во всевозможных разговорах по всевозможным поводам) термин «постмодернизм» вряд ли может быть определен однозначно, поскольку столь различны не только его толкования, но и степень охваченности им различных сфер культурной деятельности, точнее — степень стилевой его выявленности в них. Если пытаться найти ему аналог в истории европейской культуры, то вряд ли это будет какой-либо большой стиль, но скорее — доминирующий культурный менталитет типа рационализма XVIII века.

Наиболее четко и интенсивно постмодернизм явлен в изобразительном искусстве, представленный на страницах журнала работами нескольких художников из числа звезд первой величины этого направления. Есть тенденция акцентировать черты отличия местного, нашего постмодернизма от ихнего, западного. Естественно, как всегда и во всем (учитывая специфику нашего недавнего прошлого, в пределах которого наш постмодернизм и возник), различия есть. Но сходство как в художнической стратегии, так и в способах пользования языками и материалами столь значительно, что позволило нашим художникам этого направления включиться в большой мировой художественный процесс и быть вполне адекватно понятыми впервые после времени авангарда начала <���ХХ> века.

Наследуя героическому авангарду 10–20-х годов, с его тотальными амбициями, страстью захвата все новых и новых территорий для искусства, решительностью и уверенностью в разрешении проблемы личного высказывания, постмодернизм явил трагедийность проблематичности личного высказывания. Даже в самых интимных сферах человеческого проявления он обнаруживает культурную детерминированность нашего поведения. В искусстве это выявляется в тотальной аллюзивности и цитатности, насыщенности шоковыми приемами (именно в силу понимания их «языковости» постмодернизм так легко обращается к эпатирующим темам и приемам), ироничности и прохладной отрешенности, что в единичных проявлениях вполне может быть свидетельством и совсем иных культурно-эстетических установок.

Ныне, описывая постмодернизм (особенно с позиции предыдущего культурного сознания), стараются подчеркнуть его как бы разрушительность, безысходность подобного способа бытования в культуре и описания ее. Кстати, подобное достаточно часто воспроизводилось в истории культуры, когда новый стиль или направление, не понимаемые из пределов предыдущего культурного сознания, вызывая раздражение, описываются в терминах нравственно-этической несостоятельности.

В период же становления и в апогее своего развития и торжества постмодернизм буквально очаровал всех освободительной мощью самых сокровенных глубин человеческой психики, сознания и поведения, выявлением бацилл тоталитаризма любого языка и его владения человеком, а также и почти детски-игровой свежестью манипулирования этими монстрами.

И в заключение надо заметить, что идеи, артикулированные постмодернизмом, являясь новой модификацией вечных проблем бытия (что есть «Я» в мире идей, слов и вещей), настолько мощны, что даже на его излете критики постмодернизма пока не могут противопоставить ему что-либо равнозначное.

Как абсолютно точно заметила американская госпожа Гэмбрелл [69] Переводчица Джейми Гэмбрелл (Jamey Gambrell). , основная тема для обсуждения во всех русско-советских дискуссиях — это, конечно, некие мифологические модели, что отнюдь не подразумевает необходимость их реализовывать. Дело в том, что проигрывание этих логических либо мифологических моделей в соответствии с особенностями местного менталитета зачастую является самодостаточным, как бы реализацией любого этого проекта.

И идя дальше по этому пути, я должен сказать, что мое выступление, конечно, должно было быть вчера, а не сегодня. Я буду говорить не столько о социальном функционировании культурных институтов, сколько о типе художника, который мы обнаружили в наше время и который является одним из элементов системы функционирования культуры.

Тут важен момент включения нашего искусства в мировой художественный процесс, из которого наша художественная ситуация, вообще говоря, была выключена на короткий период — после войны до 1954 года, поскольку довоенное советское искусство вписывалось вполне в русло идеологических и тоталитарных направлений европейского искусства того времени. А после войны, когда Европа восприняла итоги войны как крах гуманистического идеала, здесь это было воспринято как торжество гуманистического идеала.

До 1954 года наши пути разошлись с западной культурой, которая была артикулирована несколькими словами Т. Адорно, что-то вроде, что после Освенцима и Дахау стихи невозможны.

А здесь, наоборот, именно это и оказалось возможно. Но в данный момент мы обнаруживаем художника, описываемого всеми и самоописывающего себя как художника постмодернистского. Этот термин весьма широко трактуется, но все-таки я бы определил и ситуацию как постмодернистскую, и художника как постмодернистского. Это то, с чем мы имеем дело сейчас, это тот, кто организует современную ситуацию, кто есть сам основная точка манипулирования.