Заза Двалишвили - Дом последнего дня [СИ]

Ираклий присел на камень и стер пот со лба. Он уже порядком устал и теперь оглядывался по сторонам, стараясь определить в ночной тьме, где он находится. Выше по течению должна находиться пещера, из которой и вытекала горная речка. Пещера, помнится, была темная и глубокая, а потолок ее весь усеян летучими мышами. Где-то здесь нужно свернуть в сторону и подняться в гору, на вершине которой находится сельское кладбище. При воспоминании о кладбище Ираклия пробрала дрожь. Неужели сейчас, ночью, ему одному придется держать путь среди заброшенных могильных плит?

Он помнил, ему тогда было пять лет, когда впервые узнал о смерти. Он играл во дворе, бабушка где-то рядом мыла посуду. Вдруг он поднял голову и заметил поднимающихся в гору одетых в черное людей. Дорога по склону была извилистая, и необычная процессия издалека походила на ползущую вверх огромную черную змею.

– Бабушка, смотри, что это за люди? – показал маленький Ираклий на гору.

– Они идут на кладбище, внучок.

– Зачем?

– Дядя один умер, вот его и хоронят.

– А что значит «умер»?

– Как тебе сказать: каждый человек, рано или поздно, умирает, то есть, перестает жить, и тогда его ложат в гроб, везут на кладбище и зарывают в землю.

– Бабушка, а почему человек умирает?

– Так положено, мы все умрем, когда придет наше время.

– И я когда-то умру?

– Ну, до этого еще очень далеко, маленький.

– А все-таки, я тоже умру?

Бабушка отложила тарелку в сторону и задумалась.

– Все люди умирают, малыш.

Эта новость стала для Ираклия целым открытием. Значит, все люди умирают, и его тоже когда-нибудь понесут на гору и…

– Бабушка, а что такое кладбище?

– Это место такое. Когда человек умирает, его несут туда и хоронят.

Ираклий не помнил, что еще сказала бабушка, но то обстоятельство, что он обязательно умрет и его понесут хоронить на гору, крепко засело в памяти ребенка. Кладбище с его торчавшими из-под земли крестами теперь казалось таинственным и страшным местом, одновременно ужасным и притягивающим. Все вокруг радовало его: высокие горы, полутемное глубокое ущелье с холодной горной речкой и водопадами, серебристая река в долине по ту сторону железной дороги; одно только кладбище на горе страшило и отпугивало, будто грозное напоминание о том, что вся эта радость и праздник жизни не вечны. Впоследствии Ираклий где-то в глубине души сохранил это почтительно-боязливое отношение к кладбищам, и хотя самому себе в этом не признавался, всегда чувствовал себя неуютно среди пустых могильных плит. И теперь он опять ощутил знакомую неприятную дрожь от мысли, что ему придется ночью пройти через это место.

Ираклий не был исключением, вся деревня его слыла особенной в том смысле, что у жителей ее сложились особые отношения со смертью и со всем тем, что с ней связано. Может, объяснением тому служили странные и необъяснимые вещи, часто происходившие в этих местах. Ему вспомнилась одна история из далекого детства. Умерла в деревне богатая женщина, и перед тем, как похоронить, родные положили в гроб ее золотые украшения. В первую же ночь после похорон двое воров раскопали лопатами свежую могилу, вскрыли гроб и стали срывать с трупа золото; одно кольцо с бриллиантом крепко сидело на пальце и не поддавалось; тогда вор, что постарше, достал из кармана острый нож и одним махом отрезал покойнице палец с перстнем. И тут на дне могилы раздался душераздирающий крик. Умершая женщина, схватившись за окровавленную руку, приподнялась и села в гробу. Вор с ножом умер тут же от разрыва сердца, а другой, который помоложе, разом выпрыгнул из двухметровой могилы и пустился наутек. По слухам, тогда ему шел семнадцатый год, но за ту ночь он поседел как глубокий старик. Сама женщина, очнувшись от боли, долго не могла понять, где находится. Обливаясь кровью, она еле вылезла из могилы и, спустившись в деревню, вся изодранная, явилась в свой дом на собственные помины. Можно было себе представить, какой переполох там поднялся. Врачи уже впоследствии установили, что на самом деле она была не мертва, а спала летаргическим сном, и только резкая боль, нанесенная ножом, смогла разбудить ее. Женщина эта прожила еще семь лет, и маленький Ираклий не раз видел ее идущей по деревенской улочке с перевязанной рукой. А когда она умерла уже на самом деле, ее долго не решались хоронить.

Вторая история произошла с деревенским мальчиком. Мальчик этот жил в другом конце села, и Ираклий знал его только издали. Случай, произошедший с ним, был одновременно и ужасным, и необычным. От прикосновения к оголенному проводу его насмерть ударило током, а после похорон он очнулся в могиле: видно, электрический заряд ушел в землю. Один случайный прохожий услышал приглушенный детский плач, прислушался, и к ужасу своему обнаружил, что плач идет из-под земли. От страха и смятения он ничего не смог предпринять, а сломя голову побежал в деревню звать людей на помощь. Пока крестьяне вооружались лопатами, поднялись на гору и раскопали могилу, мальчик задохнулся от нехватки воздуха. Смерть его была ужасная, в полной темноте и одиночестве, а внутренняя сторона крышки гроба вся была исцарапан ногтями. Похоронили несчастного мальчика уже во второй раз.

Не зря жители соседних сел деревню эту называли заколдованной и часто даже отказывались отдавать туда замуж своих дочерей. Как насчет села, бог его знает, но то, что лес позади кладбища был каким-то потусторонним и в нем происходили вещи весьма странные, в это вся деревня верила свято. Ведь и само кладбище находилось на его опушке, как бы являясь границей между этим и потусторонним миром, и даже самые смелые охотники это место обходили стороной. Ведь по поверию, души умерших с кладбища переселялись прямо в лес и там продолжали свое существование. Поговаривали даже, что в лесу была расположена еще одна деревня, в которой проживали все покойные жители деревни первой, и хотя не было тому очевидцев, утверждали, что вторая деревня точь-в точь была похожа на первую. А еще ходил слух, что очень редко, может, раз в сто лет, души покойников, приняв человеческий облик, выходили из леса и спускались в деревню. Такую душу в просторечии называли нелюдом. Единственное, что отличало нелюда от живого человека, было то, что боли он не чувствовал и раны его не кровоточили. Жители деревни искренно верили, что нелюди были единственными существами, способными поведать о том, что происходит с человеком после его смерти. Конечно, все это можно не воспринимать всерьез и посмеяться как над сказками и небылицами, но только на расстоянии и днем, а не ночью, да еще вблизи этих мест.

Где-то далеко послышался петушиный крик. Ираклий очнулся и, встряхнув головой, отогнал от себя нехорошие мысли, попутно обругав себя за суеверие. Пора уже было двигаться в путь. Скоро рассвет, и было бы странно и неудобно, если кто-то вдруг застанет его карабкающимся по крутому склону ущелья. Выше по течению он нашел извилистую тропу и ступил на нее. Тропа поднималась в гору, но не прямо, а петляя зигзагами, и скоро Ираклий потерял счет поворотам. Было еще странно, что рассвет все не наступал, а ведь уже, наверное, пора. Ираклий совсем отчаялся выбраться из ущелья, как вдруг тропа внезапно оборвалась, и он оказался в темной чаще. Сколько не силился, он никак не мог припомнить этого места, хотя в детстве, кажется, все здесь излазил и каждый камень знал наизусть. «Не мудрено, ведь как-никак, тридцать пять лет миновало», – попробовал ободрить он себя, однако от этого легче не стало. Место это было явно незнакомое и чужое. «Неужели он окончательно сбился с пути и теперь идет невесть куда, а может, это и есть тот нехороший, заколдованный лес?» От последней мысли стало не по себе, даже не было сил сердиться на собственное суеверие, да и не до того было. В голову уже лезли другие мысли: «Я тяжелобольной человек, вдруг сердце откажет или тромб, кто же мне здесь поможет, кого звать на помощь?»