Дмитрий Пригов - Места

Потом уже, хоть и не видно, но всем известно, что он разорвал и маленькую девочку. Ужас!

Я ловко ползаю по многочисленным подоконникам, карнизам и притолокам, цепляясь согнутыми напряженными пальцами за мельчайшие выступы стен и потолка. Это требует определенных усилий. Я выказываю при том необыкновенные акробатические способности, не испытывая ни малейшего страха. Все время пытаюсь притворять бесчисленные двери и окна, понимая полнейшую безуспешность подобного мероприятия. Они тут же распахиваются, несмотря на вроде бы солидные надежные засовы и замки, на которые я тщательно их запираю.

Кстати, других людей не видно, но подразумевается, что их полно в многочисленных соседних комнатах. Это близкие родственники. Они беззащитны. Господа, как беззащитны! Гораздо беззащитнее меня. Вся надежда на мою ловкость и сообразительность.

Я пытаюсь что-то предпринять, не видя самого льва, но каким-то образом досконально зная обо всех его невидимых закулисных перемещениях.

Оказывается, что он уже на улице, в огражденном невысоким забором садике, прилегающем к нашему деревянному уютному двухэтажному дому в Сокольниках — месту моего самого раннего детства, где мы долго проживали вдвоем с любимой бабушкой. Именно в таких выражениях это неслышимо, но ясно артикулируемо проносятся в голове. Потом произношу вслух, чтобы как-то себя взбодрить:

— Совсем ранняя весна. Но не холодно.

Я проделываю сложные перемещения по притолокам и подоконникам в одной тоненькой рубашечке при полностью распахнутых окнах и дверях. Несмотря на все усилия, затворить их так и не представляется возможным. Они тут же раскрываются. Ощущение почти тотальной безнадежности.

Я вижу во дворе голые деревья, залитые таким ровным и успокоительным светом, что на мгновение расслабляюсь. Но только на мгновение. Затем беспокойство и бессмысленная тревожная суетливость снова овладевают мной.

Льва не видно. Я продолжаю безуспешно закрывать эти проклятые двери, окна и форточки. Все полно безумной, той известной удручающей поспешности, издерганности, почти истерии. По-прежнему представляется, что кругом полно нерасторопных и несообразительных людей, полностью бессмысленных в данной ситуации, за которых я несу безумную ответственность.

На улице за окном появляется, как я обнаруживаю к своему ужасу, мой сын — растяпа и разгильдяй. Он опять прогулял школу. Мне снова придется вести с ним тяжелые и ни к чему не ведущие воспитательные беседы. Я вынужден буду идти в школу и переносить почти унизительные нотации строгой и благородной учительницы начальных классов.

Сын беспечен, ничего не подозревая. Я хочу окликнуть его, но боюсь привлечь внимание невидимого льва.

На этом приключения с треклятым хищником мгновенно завершаются и тут же забываются.

Все иное. Я хожу по просторной комнате новой квартиры многоэтажного дома, залитой ласковым солнечным светом. Моя поступь уверенна и удивительно мягкая, словно я из породы тех самых кошачьих. С явным удовлетворением отмечаю это про себя. Посередине комнаты на стуле несколько смущенно сидит мой сын с видом мультипликационного мальчишки-хулигана. Как в японском фильме — мелькает в голове. Почему японском?

Снилось уж и вовсе нечто невнятное. Жена спешит куда-то. Я с обычной недовольной миной и как-то уж очень показательно лениво и замедленно следую за ней, шаркая и приволакивая ноги, что за мной, естественно, в обычных случаях не водится. Отмечаю про себя: как старик какой-то показной. Но бреду.

Потом оказывается, что вокруг нас в том же самом направлении движется достаточно большое количество сумрачных людей.

Потом снова в доме происходят мои неловкие объяснения с женой. Вокруг родственники. Все сдержанно и с пониманием улыбаются.

Затем уже события разворачиваются на углу какой-то московской улицы. Снова полно посторонних. Мы всех спрашиваем, как пройти к некоему месту, причем, не называя ни дома, ни заведения. Но все понимают, куда нам нужно. Однако не знают точно, где это находится и указывают в разных направлениях. Вдруг жена вспоминает:

— Сен-Жермен. Больница Сен-Жермен.

Понятно, что если в Москве существует лечебница с подобным названием, то основана она иностранцами и, очевидно, как я понимаю, их же, в основном, и обслуживает. Видимо, дорогая, новая и с невероятно прекрасным уходом. Я недоверчиво поглядываю на жену, но тут же вспоминаю, что она — сама иностранка. Все правильно. Все понятно. Все как нужно.

Некая неприятного вида старая женщина, услышав название Сен-Жермен, говорит, что сейчас же и немедленно нас проводит, так как у нее там учится внук, и как раз время его забирать. Мы недолго спешим вдоль блестящих витрин современного города, как нам навстречу попадается мой сын с приятелем. У них где-то здесь недалеко припаркована машина. Поскольку пространство улицы, вернее проспекта, огромное, машина, как я понимаю, оставлена на другой стороне и к тому же в боковой улице. За ней надо бежать. И это нескоро. Приятель убегает.

Та же самая посторонняя неприятная женщина начинает все ближе прибиваться к нам. Она так тесно прижимается, что уже вижу только ее лицо с горящими глазами.

При этом я должен очень сильно отклоняться назад, чтобы что-то сказать жене. Женщина внимательно вслушивается в мои слова, пристально всматриваясь в меня — видимо, что-то такое понимает и чего-то хочет от нас. Жена, нисколько не стесняясь ее присутствием, говорит, что нам нужно быстрее избавиться от этой чужой и неприятной старухи, так как она явно хочет залезть к нам в машину. Я понимаю разумность этого довода. Сын, не обращая внимания на старуху, показывает на нашу небольшую лохматую собачку с черными блестящими глазенками, которую он, оказывается, захватил с собой. Собачка все время подпрыгивает и достаточно высоко, почти касаясь моего лица. Оказывается, сын тут бродит с самого утра, подыскивая ей модную одежду, которая сейчас достаточно неловко громоздится на собачке в виде плотно облегающего светло-синего пальто с таким же матерчатым домиком на спине. У домика двери и окна. Они все время ватно раскрываются и обратно захлопываются. Сын говорит, что это очень удобно. Все соглашаются. Я смотрю с некоторым недоумением и даже недоверием, но потом соображаю, что действительно, очень удобно.

Нынешний одежный дизайн шагнул очень далеко, превосходя в изобретательности все прочие области художественной активности.

Ведь, действительно — и красиво, и оригинально. Когда я буду собачку прогуливать, можно не таскать с собой бесчисленные сумки, а все складывать в этот домик.

Все вокруг как-то очень уж, даже чересчур упорядочено. Я определяю это для себя как геометрическое нечто. Оно выражается в неких прямых светящихся, похожих на неоновые, вертикальных линиях, заполняющих все бескачественное пространство. Линии вплотную придвинуты к моему лицу, профиль которого я сам вижу со стороны неким черным силуэтом на темноватом же фоне, пересекаемом ими. Потом, оказывается, что линии — это швы, прошивка темно-серого парусинового мешка, скроенного по тому типу, в каких на Западе упаковывают покойников (я это неоднократно видел в кино и отмечаю про себя: да, как в кино. Значит, все верно — мешок для покойников).