Дмитрий Пригов - Места

Вот лежит кто-то, как труп, а потом вскакивает, сгребает все окрестности в охапку и убегает — это, вроде, в Саратове

Вот я много слыхал странного и удивительного про снег, пургу, появление и исчезновение — это, вроде, про Саратов

Это, пожалуй все, но что-то все-таки остается — и это напоминает мне Саратов

И все-таки, все-таки, даже если что-то постороннее является сюда с абсолютно посторонними намерениями — все равно напоминает мне Саратов

И даже Саратов, в процессе тотальной негации полностью исключающий из самого себя самого себя как Саратов — все равно напоминает мне Саратов

Отдавая дань известной и столь разработанной, особенно в философской и религиозно-литературной традиции конца 19-го и начала 20-го веков, теории и практике восприятия и принятия России как преимущественно-женской мыслеформы и экзистемы, я посвятил сему предмету несколько своих, в меру удачных и осмысляющих опусов. Пытаясь несколько сдвинуть оптику конструирования и восприятия образа России, решил я обнаружить или внести в эту преобладающую традицию и даже инвариант некую вариантность. Можно, конечно, связать это с влиянием мощного фрейдистского дискурса. Можно. Отчего же нет. И в этой попытке отыскать субстрат мужского, обнаружил я, что он, как и всегда следовало из традиции, носит на себе неистребимый отпечаток западного вторжения. Даже в тех случаях, когда он персонифицируется в самом авторе, т. е. во мне, вернее, в моем детском пальчике, все равно аура моего неизгладимого западничества, ныне вполне явного, но и в детстве откровенно предположенного моему дальнейшему развертыванию, эта драматургия российского — мягкого хаотического, приемлющего и западного-внешнего, чужого, вторгающегося, не ведающего снисхождения и не чувствующего обаяния, только еще раз находит подтверждение весьма банальным способом, но в пределах неложного и искреннего переживания и желания постичь на собственном примере мифологемы и метафизические откровения.

Известен случай как белый палец был проткнут иглой, и алая кровь закапала на чистый снег

Известен случай, когда белый палец нашел в белом снегу красную щель и пропал там

Известен случай, когда красный палец вонзился в белый снег и — шипенье, содрогание, густой пар и дым

Я помню, в детстве как-то внимательно присмотрелся к пальцу и увидел, что он — отдельный

В детстве, я помню, как-то вступил в снег и удивился, насколько он не похож на человека

В детстве, я помню, как-то подцепил немного снега и с удивлением заметил, что он уподобился моему пальчику, а потом в нем и исчез — совсем не по-человечески

История и конкретные события гражданской войны уже вполне невнятны нашим простым согражданам, я уж не говорю про некую дальнюю англичанку, о которой здесь речь пойдет. Все ей надо объяснить, разъяснить, но в то же самое время в понятных терминах ее жизни. Или хотя бы параллельно с событиями ее конкретной частной жизни. Вот на этом поле и разворачивается наш диалог.

Однако англичанке неясна роль Колчака во всем этом, а Колчак что? — он берет и просто целует в губы умирающего

Потом англичанка не может взять себе в разумение поступков Врангеля, а Врангель что? — он носится над всеми павшими, соизмеряя высоту полета над каждым, соответственно его смыслу и сути

Англичанка спрашивает: а что делали англичане в Мурманске? — как что? что делали — то они и делали

Вот англичанка стянув чулки говорит: я не понимаю, как это американцы высадились в Мурманске? — А что тут не понимать: высадились — и высадились

Уже снимая бюстгальтер, она говорит: И что это Деникин не удался? — А потому что мертвецы хотели все по порядку, а он хотел все по смыслу, вот и не сговорились! — Да? — удивляется она — а мне никто ничего подобного до этого не говорил. — А кто ж тебе это кроме меня скажет-то

Снимая трусы англичанка вскрикивает: Ну почему, почему японцы печки топили детишками? — А там других дров не было! — Ну, это понятно! Но почему детишками? почему детишками! детишками! — А кем же еще? все в солдаты ушли! не солдатами же! — Но я не понимаю, не понимаю! не понимаю! — бьется она белая, гладкокожая, но стихает

Вообще-то в революции и гражданской войне много загадочного и еще неразгаданного, но англичанка спит, прикрыта нежной прозрачной простыней