Михаил Генделев - Великое [не]русское путешествие

Что это за эксперименты с моралью?

Ну в пидарасы податься — святое. Без легкой секс-абберации мало кто может.

Ну не моногамны мы, мягко говоря…

Ну повесил Гаврила Романыч мужичонку из пугачевствующих. И современнички пошептывались, что из любопытства истязал и замучил… [315] …повесил Гаврила Романыч… из любопытства… — История о двух смутьянах, повешенных Г. Р. Державиным (1743–1816) во время пугачевского восстания, сохранилась в записи А. С. Пушкина (со слов сен. Баранова). Пушкин добавил: «Дмитриев уверял, что Державин повесил их из поэтического любопытства».

Ну рапорт офицеров-сослуживцев с просьбой отчислить поручика Лермонтова Михаила из полка за жестокость [316] …рапорт офицеров… жестокость. — Сведения о «рапорте офицеров-сослуживцев», якобы жаловавшихся на жестокость М. Ю. Лермонтова, являются апокрифом. : ходил с казаками (не офицерское, понятно, дело — резать) на замирение аулов. А когда возвращался, рукава черкески — по локоть. Да-да, вот именно, ручная работа.

Ну отмаливал же кое-что Блок А. А. И не мог, не мог отмолить…

Ну, это не говоря о тяге всей юго-западной школы к ГПУ, неоднократно воспетой (но это мелочь).

Конечно, поэтов тянет к крови. Как перевеситься с балкона.

…Среди поэтов редко встречаются профессиональные солдаты. И отношения поэтов со смертью, как правило, — домашние, бытовые. Некоторые женятся на смерти. Боль, мука, жестокость — дело другое.

Но поэзия — не мирное, не вегетарианское занятие, ой, не травоядны стихотворцы! И в жизни, и в стихотворчестве. С брызгами.

Поэтому наши многие так плохо кончали. «Пушкин застрелился из Дантеса». Лермонтов, как известно, из Грушницкого, а о прочих — скучно. Блок умер от смерти.

Байрон, по-моему, умер от Миссолонги. Судя по тому, как она выглядит сейчас.

И все-таки что-то в этом есть, в желании заглянуть в бездну… у бездны оной на краю.

Я вот думаю, а почему это у русской поэзии 20-го века такая барахляная военная лирика? По-моему, кроме «Враги сожгли родную хату» (это я серьезно) да никогда не воевавшего Высоцкого (и это я серьезно), в 20-м веке на русском языке только ахали, да покрякивали: «Когда на смерть идут, поют…» Где «Валерик», милостивые государи? Где «Ты идешь на поле битвы»?.. [317] …«Когда на смерть идут, поют»… «Ты идешь на поле битвы». — Имеются в виду соответственно стих. С. П. Гудзенко (1922–1953) «Перед атакой» (1942) и «Романс» (1832) М. Ю. Лермонтова.

Полагаю, что сия малахольность (в русско-сказительном культварианте) проистекает как из характера самих «русских» войн (они тотальны — и первая, и Гражданская, и Великая, вторая мировая, Отечественная. Тотальны и посему — надличностны), так и по утрате поэтами 20-го века элементарного навыка приведения объекта описания (войны) и строя сознания (лирического сознания) к общему знаменателю. Другими словами, сам тотальный (всеобщий) характер не позволил персоне поэта стать в один ряд (лирика, блин!) с персоной войны. Поэты не доросли до войны, война не согласилась на карманную психологию. Эпос? Ну конечно! Но не популярный «Теркин», а скорее — популярная «Идет война народная…». Однако мелкие сиротские деньги все это, если оценить масштаб войн. Как цивилизационных феноменов.

И странная загипнотизированность либерального (а теперь тип мышления у поэтов — либеральненький) Парнаса мантрой «пацифизма»…

Меня не удивляет стерильность современного русского поэтического сознания (его, сознания, вообще — раз-два и обчелся) во всем, что касается онтологии: Бог, смерть, бессмертие, война, кровь, любовь; меня удивляет безразличие наблюдателей к этим зияниям! Неинтерес — к существенному. Неинтерес — свеситься с балкона.

А с другой стороны — какая (афганская, чеченская) войнишка, такие у нее и поэты… Не надо о грустном, девочки. Давайте еще по одной.

Ну что сказать — дыра как есть дыра, эта самая ваша Миссолонги. Тем более что там мы, то есть обе леди и я, ваш корреспондент, отстали в поисках очередного литра «Метаксы» от парохода. Причем девочки, пока я им рассказывал, забыли багаж. На борту. Включая пудреницы. Так они ополоумели от трагической истории Перси Биши.

Оказывается, основная проблема Улисса была лингвистической. Обе эти коровы — ну что с них взять, с карагандинок заплаканных, но Великий Нерусский Путешественник, невзирая на «Метаксу», должен, нет, просто обязан быть побойчее. В процессе фрахта то ли глиссера, то ли скутера — в общем, чтоб побыстроходней, порасторопней в деле настигания белоснежной калоши имени Искандера Двурогого.

как отметил в неопубликованном мой соавтор О. Ш-ков [318] …мой соавтор О. Ш-ков. — О. Шмаков (р. 1965), поэт и бард, в 1990-х гг. жил в Израиле, автор ряда песен на стихи М. Генделева. , наблюдая, как его старший товарищ Игорь Александрович Л-ский [319] …Л-ский. — И. А. Лонский (см. выше (примеч. 263)). пытается договориться с румынской проституткой. А вы пробовали, не владея ни «койне», ни «понтийским», ни даже древнегимназическим, нанять, глубоко заполночь, в порту — что-нибудь водоплавающее и быстренько?

Нам предлагали гондолу. Я почти был согласен. Но Милка заартачилась, полагая, что я слишком интеллигентен для гондольера.

На что Людка басом сказала, что и среди мелких интеллектуалов встречаются хорошие люди. «И такие затейники…» — подумав, добавила она.

А Мила, Мила просто изнемогала, кисла от хохота — ей очень понравилось слово «гондольер».

— Гондольер, гондольер!!! — на все лады повторяла она. — На себя посмотри…

Я посмотрел на себя: а че?!

Наняли мы нечто на подводных крыльях. Хотя эллин с усами и значком «Мишка — Олимпиада-80» и лопотал что, мол, раньше эта железка работала броненосцем, грузоподъемность у лодочки была не под Милку и уж никак не под Людку.

У корабля есть такая важная штука. Называется она ватерлиния…

Проблема, ставшая перед нами, была алгебраична:

или Людка плюс Милка плюс морской грек минус я — получится, что я брык и за борт;

или Людка плюс я плюс Милка минус грек — получится, что я за капитана.

Так о чем бишь? Корабль, оказывается, может плыть и без важной такой штуки, как ватерлиния, и называться при этом красиво. «Папа», («…бузуки, ставраки и папа Сатырос» [320] …бузуки, ставраки и папа Сатырос. — Обыгрываются «Контрабандисты» (1927) Э. Г. Багрицкого (1895–1934): «Янаки, Ставраки, / Папа Сатырос». ). Крылья у челна не всплывали.

Людка с Милкой хохотали ихтиологическими голосами морских чудищ; я сидел на закорках у военно-морского эллина; вокруг в волнах резвились тритоны и нереиды.

Шкипер наш оказался столь страстным поклонником Милки и «Метаксы», что шаловливо норовил одной смуглой рукой задрать руль, а второй расстегнуть якорь.