Элиф Батуман - Идиот [litres]

Я нашла сборник басен и прочла две басни об оленях. Обе кончались плохо. В «Олене и стойле» олень спрятался от охотника в стойле для скота. Но охотник заметил, что из-за сена торчат рога, и убил его, доказав тем самым, что «от опытного глаза не скроется ничто». В «Олене и охотнике» олень сетует, что его ноги не так прекрасны, как рога. Позднее он скачет на своих ногах от охотника, но цепляется рогами за дерево и погибает. Мораль: «Самыми полезными вещами мы зачастую гнушаемся». В целом, главная проблема оленя – рога. Хотя нет, не рога, главная проблема оленя – охотники.

Светлана праздновала двадцатилетие и позвала меня в гости. Я долго колебалась, что бы ей такое подарить, и в итоге остановилась на большом букете подсолнухов. При покупке я недооценила их размер. Пока я шла назад через площадь, подсолнухи, казалось, продолжали расти, и к моменту, когда я добралась да Светланы, их ярко-желтые лица величиной сравнялись с человеческими. Идея поставить цветы в вазу выглядела безумной – это как запихнуть туда девять человек. В итоге мы воспользовались чьим-то декоративным пластиковым мусорным ведром. Чтобы наполнить его водой, Ферн ходила в душевую.

Присутствовал чуть не весь Сербохорватский клуб, члены которого принесли сливовицу. Еще там был лимонный пирог. Но я думала лишь об одном: последний раз, когда мы говорили с Иваном, он сказал, что вечером постарается позвонить. Пирог на вкус оказался лучше, чем на вид. Я поговорила с шестью ортодоксальными еврейками, которые в следующем году будут жить в одном блоке со Светланой. Они все страдали пищевым отравлением. Перед субботой они сварили традиционный куриный суп и всю ночь держали его на теплой плите при температуре чуть ниже кипения.

– Это лучший способ разводить бактерии, – объяснил Джереми, который изучал микробиологию. Когда я уходила, Светлана увлеченно беседовала по-сербохорватски с парнем в пластиковых очках. На сербохорватском она говорила совсем по-другому – расслабленнее и в то же время оживленнее.

На автоответчике было одно новое сообщение. Мать описала, как после их многомесячных трудов лаборант поскользнулся, упал и разбил все пипетки: «Думаю, он поскользнулся по Фрейду».

Я повесила трубку. Телефон почти сразу же зазвонил. Это был Иван. Он сказал, что сидит в студенческом центре и что если мы сейчас выйдем, то встретимся как раз посередине. Я подумала, что в студенческий центр ведут разные дороги и мы можем разминуться, но всё же встретила Ивана по пути. Он выглядел весьма возбужденным.

– Мы с моей девушкой сейчас готовились к выпускному по Шекспиру – то есть, с моей бывшей девушкой, – сообщил он. Мое сердце подпрыгнуло. В смысле, у него больше нет девушки? Он сказал, что они просто болтали о Шекспире, о человеческой природе – и обо мне, – и что она привела ряд интересных примеров из Шекспира, и они стали беседовать обо мне и Шекспире.

– Ты мне немного напоминаешь Шекспира, – сказал он. Я посмотрела на него. Он что, пьяный?

Когда мы пришли к Ивану, он вынул картонную коробку с фотографиями. Показал мне снимок «Хонды», своего первого мотоцикла. Мотоцикл меня встревожил. Иван всё больше казался мне каким-то карикатурным возлюбленным. Некоторые снимки делались в Таиланде. На одном Ивана сняли рядом со слоном. У них со слоном было практически одинаковое выражение лица. На другом Иван с матерью и сестрой стояли против солнца перед буддийским храмом, но густые тени не давали разглядеть их лица.

– А это моя бывшая девушка, – сказал Иван. Он показал мне фото худощавой девушки с длинными рыжеватыми волосами в платье на бретельках, длинной юбке и с рюкзаком. Я пристально всматривалась в картинку, пытаясь вычислить, что именно сделало ее чьей-то девушкой. Она была миниатюрна, фигуриста и, похоже, с характером, хотя улыбалась открыто и почти по-детски. Еще на этом фото был ослик. Это не имело отношения к делу. Или имело?

Иван вынул несколько фотографий и отложил их в сторону изображением вниз, как карты, играть в которые мы пока не будем.

– Я не хочу, чтобы ты их видела, – объяснил он, – потому что тогда ты узнаешь о моей жизни вещи, которые мне не хочется тебе открывать.

Его прямота меня рассмешила. Я не стала ни спрашивать, ни даже гадать, что там на этих снимках. Роль подозрительной женщины казалась мне клише, не имеющим никакого отношения ни ко мне, ни ко времени, в котором мы живем.

– Во втором семестре третьего курса у меня появились все эти заумные идеи про любовь, – сказал Иван. – На одном из предвыпускных занятий по математике я получил тройку с плюсом. Я никогда не получал троек по математике. Чувствовал себя отвратительно, – он уставился в пространство: его, видимо, пронзил весь ужас воспоминаний о тройке с плюсом.

– Нам надо кое-что обсудить, – сообщил Иван, – но я не хочу, чтобы тебе показалось, будто я давлю, – его друг, старшекурсник-экономист Питер, тоже венгр, ведет благотворительную программу: каждое лето отправляет американских студентов преподавать английский в венгерских деревнях. Перелет преподаватели оплачивают сами, а все остальные расходы на месте несут не они. Им даже платят небольшую стипендию.

– Есть одна вакантная позиция, – продолжал Иван. – Если хочешь, можешь ее занять. В смысле, Питер – мой товарищ. А у тебя есть опыт преподавания английского.

Я вспомнила три урока, которые я провела с Хоакином, пока тот не ослеп.

– Пожалуй, формально это так, – ответила я.

– Я буду в Будапеште, и на выходных мы сможем видеться, – сказал Иван. – Но с другой стороны, я понятия не имею, что в этих деревнях. Там одни козы вокруг. Но зато – Европа.

Ничего этого я представить себе не могла – ни Европу, ни коз. Они живут прямо в доме? Иван попросил меня подумать, и я сделала вид, что думаю. Но о чем тут думать? Преподавание английского в венгерской деревне мне не с чем было сравнить, поскольку я понятия не имела, как это, а даже если бы и имела, иных вариантов всё равно не видела. Кроме того, моя тогдашняя политика состояла в том, чтобы при двух возможных направлениях действия выбирать менее консервативное и более бескорыстное. Это входит в кодекс чести любого, кто обладает хоть какими-то привилегиями, особенно если он собирается стать писателем.

С Питером, другом Ивана, мы встретились в кафе Научного центра. Он оказался куда нормальнее, чем я ожидала. Его внешность, одежда, манера речи – всё это мало чем отличалось от других людей. Об Иване он говорил так, будто мы с Иваном давние друзья или знакомые.

– Ты Ивана завтра увидишь? – спросил он.

С тем же успехом он мог спросить, будет ли открыт портал в другое измерение.