Элиф Батуман - Идиот [litres]

– Вижу, единственная хозяйственная женщина здесь – это я, – Роза натянула резиновые перчатки.

Она не стала мылить и споласкивать каждую тарелку отдельно, а сложила их все в раковину с мыльной водой, и потом заменила мыльную воду свежей. Она и впрямь тратила меньше воды и мыла.

Мы вышли отдать оставшийся рис соседскому псу. Мелкий спаниель, потявкивая, встал на задние лапы. Я присела приласкать его через изгородь. Его глаза сияли от эмоций – от желаний и чувств, напоминавших любовь. Роза позволила мне положить рис в его миску. Пес сразу же всё слопал. Я погладила его по маленькому лобику. Когда мы пошли назад к дому, пес жалобно заскулил. Оглянувшись, я увидела, как его голова взволнованно прыгает над оградой.

– Он бы не грустил, если бы ты его не любила, – брюзгливо сказала Роза.

Я всегда старалась уйти спать пораньше, чтобы успеть почитать английскую книгу – на настоящем, насыщенном языке, где предложения стоят впритык друг к другу, где нет ничего похожего на «Саймон говорит, коснись коленом локтя», или «Мне хотелось бы ознакомиться с этим станком внимательнее», или «Один человек, поумнее многих, назвал меня особенной». Я закончила «Дракулу» и принялась за «Волшебную гору». В «Волшебной горе» я обнаружила множество хорошо понятных мне вещей – особенно как они там завтракают дважды в день.

Рано или поздно на лестнице начинали скрипеть Розины шаги и она останавливалась перед дверью.

– Ты сказала, что устала, но я вижу, горит свет.

Розе хотелось сидеть в гостиной допоздна и вести серьезные беседы.

– Неужели ты совсем ничего не хочешь обо мне знать? – спросила Роза, когда мы однажды сидели в гостиной. – Я настолько скучная?

Казалось, охряной цвет комнаты и тиканье часов становятся с каждой секундой всё интенсивнее.

– Дело не в том, что я ничего не хочу о тебе знать, – сказала я. – Просто не могу придумать для тебя вопросы.

Роза окинула меня испепеляющим взглядом.

– Не можешь придумать для меня вопросы, – сказала она. – А я для тебя – могу, и очень много.

Я не стала спрашивать, что это за вопросы, но она всё равно за них принялась. Сначала она захотела узнать, что я думаю о венграх. Я ответила, что они дружелюбны и гостеприимны. Потом она спросила, что я думаю о них на самом деле.

– Я на самом деле так и думаю. Все, с кем я знакомилась, были дружелюбны и гостеприимны.

– Они просто пытаются такими казаться, потому что ты – гость!

Я вздохнула.

– Почему ты хочешь, чтобы я сказала что-нибудь плохое?

– Я хочу честного признания, – ответила она. – Я хочу правду – и хорошее, и плохое.

Я подумала над признанием.

– Тюнде действует мне на нервы, – сказала я.

Роза фыркнула.

– И это – твое признание? Разумеется, тебе не нравится Тюнде. Кому может понравиться Тюнде?

– Тебе она тоже не нравится?

– Разумеется! Она задается, и непонятно – почему, ведь у нее ни красоты, ни ума. Но я спрашивала о венграх вообще. А не конкретно о Тюнде.

– Я здесь всего две недели. И готова говорить только о Тюнде.

– Тюнде – это не интересно! А я ? Что ты думаешь обо мне?

Она так сильно мне напомнила Люси из «Арахиса» [75] «Арахис» – популярная серия комиксов. , что я ощутила прилив нежности.

– Думаю, что ты – правдолюб.

– А ты не такая? Ты не любишь правду?

Я поразмыслили. Люблю ли?

– Правда – это неплохо, – ответила я.

– Я ненавижу ложь. И в венграх я больше всего ненавижу то, что они говорят одно, а думают другое.

– Это наверняка у всех так, не только у венгров, – заметила я.

– У меня не так, – ответила она. – Я или говорю, что думаю, или не говорю ничего. Я не лгу.

– Но цивилизация основана на лжи.

Появилась Пири с тарелкой цилиндрических вафель и спросила, о чем мы беседуем. Роза ответила, что, по моему мнению, цивилизация основана на лжи.

– Но так оно и есть, – сказала Пири. Она поставила тарелку на стол и вышла, кивая и приговаривая про себя: «Igaz, igaz» [76] Зд. «правда, правда» (венг.). .

– У меня еще вопрос, – сказала Роза. – Сколько лет твоему венгерскому другу?

– Какому другу? Рени?

– Нет, не Рени! Твоему парню. Венгру из Америки.

– Он – не мой парень. Ему двадцать два.

– Боже мой! Такой молодой. Моему – двадцать пять. Но он – как твой. Он отдельно. Он больше не мой парень.

– Мне жаль это слышать, – сказала я.

– Тебе ? – Ее глаза вспыхнули. – Тебе-то почему жаль?

– Потому что у тебя… случилась размолвка.

– У нас случилась размолвка, – она откинула голову назад. – Венгерские мужчины очень интересные. Они знают, как сказать то, что ты хочешь услышать. Они очень умные. Но их слова неискренни. Проходит пять-шесть месяцев, им надоедает, и они начинают говорить ужасные вещи.

Слова «им надоедает» остались со мной надолго.

Роза и Пири повезли меня на экскурсию в пещеру первобытного человека.

– Пещера первобытного человека?

– Пещера первобытного человека.

– Чем он занимается? Отшельник или что-то в этом духе?

– Возмо-о-ожно, – ответила Роза.

Роза и Пири с пикниковой корзиной сидели в узкоколейном вагоне. Я стояла у поручней и разглядывала лес.

– Видишь локомотив? – Роза показала на тепловоз.

– Да.

– Мы называем его кофеваркой.

– Почему?

– Потому что он маленький и из него идет пар!

Я для приличия немного выждала и надела наушники. Мне хотелось одного – стоять, слушать Битлз, смотреть, как мимо проплывают деревья, и думать об Иване. Повысив голос, Роза сказала, чтобы я не стояла у поручней, а то можно упасть. Я притворилась, будто не слышу.

– Селин, – позвала она. – Селин.

– Что?

– Почему ты не сядешь?

– Мне нравится вид.

– Какой вид? Там ничего нет. Пещера первобытного человека еще не здесь. Тут только деревья. Чтобы смотреть на деревья, не обязательно стоять.

– Но если стоять, увидишь больше.

– Но ведь ты на самом деле не смотришь! – воскликнула она. – Ты… – она стала листать словарь, – витаешь в облаках!

– Да, – ответила я. – Это про меня.

– Ты думаешь о своем друге, – сказала она. – И поэтому не хочешь слушать.

– Но Роза… А ты не любишь иногда… повитать в облаках?

– Нет! Я не мечтательница.

Пещера первобытного человека находилась на крутом холме. На мне были мужские сандалии «Биркенстокс», такие уродливые, что я думала, для похода они подойдут, но я ошибалась.

– Зачем ты обулась в тапочки? – спросила Роза.

– Не знаю, – ответила я.

Первобытный человек в пещере больше не жил. Его былое присутствие установили по оставленным вещам типа стотысячелетних кремниевых наконечников от копья. Еще нашли кости зверей, живших до последнего Ледникового периода – пещерный медведь, пещерная гиена, тундровый олень.