Элиф Батуман - Идиот [litres]

Слева на нас несся красный автобус, а справа – синий.

– У нас есть выбор, – сказала Маргит. – Можно погибнуть от красного автобуса, а можно – от синего, – мы пересекли пути и пару минут ехали вдоль них, пока не остановились у розового домика, смотрящего на станцию. По словам Маргит, я проведу здесь неделю с девушкой по имени Роза, моей ровесницей, которая учится на преподавателя английского. Сама она не станет задерживаться, поскольку Роза ее недолюбливает.

Роза подошла к двери со своей теткой Пири. Мы будем жить у Пири: у нее больше места, чем у Розиных родителей. Обе мелкого телосложения, с белой кожей и черными волосами, но Роза – повыше и худощавее. Пири была одета в желтый спортивный костюм, а Роза – в бирюзовую клетчатую рубашку и бирюзовые тренировочные штаны. Роза сурово молчала. Настройщица пианино Пири бегло говорила на эсперанто, она погладила меня по голове, произнося таинственные заклинания.

– Saluton! – говорила она. – Bonvenon! [72] «Привет! Добро пожаловать!» (эспер.).

Маргит сразу уехала. Роза провела меня в комнату. Мы отнесли чемодан наверх. Потом сидели молча. Заметив в ванной стиральную машину, я спросила, можно ли мне постирать. Выяснилось, что машина сломана. Роза занялась стиркой моих вещей в тазу, вычищая маленькой щеточкой каждый предмет одежды, включая нижнее белье.

– Что это? – она вынула из таза стекающую белую футболку (в ее руках она казалась огромной, словно флаг) и показала на желтое пятно. – Вот здесь, подмышкой.

– Наверное, от дезодоранта, – ответила я.

– Не нравится оно мне, – сказала она. – Ох не нравится.

Я несколько раз попросила позволить мне постирать самой, но она отвечала, что если я привыкла к стиральной машине, вручную у меня не получится.

Мы погрузили мокрые вещи в пластиковое ведро, вынесли на улицу и стали развешивать на бельевой веревке между двумя деревьями. Когда я прищепила две сырые флагоподобные футболки, раздался треск, одно из деревьев треснуло пополам, и веревка свалилась на землю.

Мы собрали мокрые вещи и пошли в комнату Эмеше, дочери Пири, которая работала в магазине. По стене под потолком была протянута леска для плакатов. И один плакат там висел – портрет Бетховена на пенокартоне.

– Эмеше будет сюрприз, когда она увидит на стенке твое белье, – сказала Роза, стоя на кровати и вешая мои джинсовые шорты.

– А мы не можем повесить белье в моей комнате? – спросила я.

– Зачем? Ты боишься Эмеше? – она испытующе посмотрела мне в лицо, словно пытаясь разглядеть признаки страха.

– Почему? Мы с ней не знакомы.

– Да ты ее не бойся, – ее лицо было так близко к моему, что она не могла смотреть в оба глаза сразу, и поэтому переводила взгляд с одного глаза на другой.

– Ладно. Но мне всё равно не хочется мочить ее постель.

Вместо ответа Роза прищепила рядом с Бетховеном пару трусов.

Когда мы вернулись в ванную вытереть руки, вешалка для полотенец отвалилась от стенки, произведя облако сухой штукатурки. В неприкрепленном виде она напоминала доисторическую кость.

Пири вынесла белый разобранный пластиковый стол и попросила собрать его для ужина на веранде. Мы с Розой распрямили ножки и привинтили их к столешнице, но стоило нам поставить стол на пол, как ножки подогнулись, и он рухнул. Пири с довольным видом дала нам моток изоленты. Мы обмотали ею ножки. Как только мы вынесли стол на нужное место, грянул гром, и с неба, словно из перевернутого гигантского ведра, хлынул ливень. Поужинать на веранде нам была не судьба.

Мы с Розой сидели в горчичного цвета гостиной, где четверо невероятно громких часов показывали разное время. Из кухни раздавались ужасные звуки.

– Это Пири готовит, – многозначительно произнесла Роза.

– Может, ей помочь?

– Нет. Пири не умеет готовить. Еще она кладет в еду лекарства.

– Лекарства?

Роза посмотрела в словарь.

– Слабительные, – сказала она. – Она кладет в еду слабительные.

– Зачем?

Она снова посмотрела в словарь.

– Она убеждена, что запорами страдают все.

У каждого рядом с приборами лежала квадратная бумажная коктейльная салфетка. Когда я развернула свою салфетку и положила ее на колени, Пири вскочила с места, схватила ее и ринулась на кухню.

– Зачем ты это сделала? – спросила Роза. – Зачем ты это сделала с салфеткой?

– Не знаю. В Америке все кладут салфетки на колени.

– Зачем? Американцы что, всегда роняют еду на одежду, как малыши?

Я задумалась.

– Наверное, да.

Пири вернулась с куском клетчатой ткани – возможно, это была скатерть – и широким жестом подала ее мне.

– Она говорит, что этим ты прикроешь себя лучше, чем маленькой салфеткой, – объяснила Роза. Я попыталась отказаться, но Пири переполнял энтузиазм. Я поблагодарила и положила скатерть на колени.

Посреди ужина пришла Эмеше. Высокая, лицо и шея усеяны родинками, щель между передними зубами придавала ее улыбке робкий вид. Скинув с ног туфли на каблуках, она с удовлетворенным вздохом опустилась на стул и потерла затылок.

Эмеше заметила, что мне нравятся малосольные огурцы, и всё время подкладывала мне их в тарелку. Я могла съесть, наверное, ведро таких огурцов – их солили просто на солнце без всякого уксуса. Увидев, что Эмеше любит кукурузу, я подвинула кукурузное блюдо поближе к ней.

– Не понимаю людей, которые любят обжираться, – сказала Роза.

После ужина Эмеше переоделась в мини-юбку и ушла. Мы с Розой и Пири сидели в ночных рубашках в гостиной и беседовали об эсперанто.

В эсперанто присутствовали слова из всех языков мира. Правда, из венгерского – только «паприка» и «гуляш». Потянувшись за своим разговорником, Пири опрокинула серебряное зеркало, и оно разбилось натрое. Они с Розой беспомощно рассмеялись, и Пири отправилась за клеем. Изданный в восьмидесятые разговорник предлагал параллельные переводы на русском, эсперанто, венгерском, немецком и английском. «Нам хотелось бы больше узнать о здравницах (санаториях) вашей страны», – прочла я. «Нам хотелось бы поговорить с рабочими». «Я – коммунист (социалист, демократ, либерал)». «Я – атеист (католик, протестант, еврей, мусульманин)». «Мне хотелось бы ознакомиться с этим станком внимательнее».

В списке самых распространенных существительных приводились: борьба за мир, женщина, любовь, конституция, депутат, съезд, делегация, друг, мать, девочка, лосось, осетр, красная (черная) икра, шампанское, водка, арбуз, черешня, вишня, хрен и бифштекс.

– Fini! [73] «Готово!» (зд. эспер.). – радостно воскликнула Пири, она закончила склеивать зеркало.

По пути в свою комнату я чуть не грохнулась с лестницы: дорожка крепилась только к верхней ступеньке. Отправившись среди ночи в туалет, я увидела, как на верхней площадке лестницы маячит высокая фигура. Это оказался молодой человек с разделочным ножом.