Николай Филиппов - Электрику слово!

Бессонные полчаса: перестановка подушки не помогла. Ужасный магнитный эксперимент продолжается.

«Нет, заснуть сейчас положительно невозможно!», — жалуется Михаил.

Поднимается с кислой миной. Тревожит стену рукой. Наконец нащупывает выключатель. Весы щелкнули. Комнату залил белый свет.

Промаргивает. Еще не совсем ночь: задернутые шторы создают затемнение.

Осоловело наблюдает летящую муху или мушку в глазу.

Вытаскивает плиточку из носа, внимательно рассматривает на свет, и раскрывает складень.

Лопасть, чуть покачиваясь, падает на желтый ковер, сливаясь по цвету.

«Интересно, Полина сейчас тоже не спит?», — размышляет Михаил.

Пошел пить чай. «Чай, может, и бодрит, но сна мне все равно не видать», — пробормотал Михаил.

Выпив чай, пошел делать попытку номер два.

Две девушки на диване.

У той, что в синих джинсах и коричневой курточке, левая нога перекинута через правую.

Девушка в черном, — легкая куртка и гладкие брюки, — ее зеркалит: правая ножка накрывает левую, оголяя носки, выглядывающие из светло-желтых полуботинок.

Первая показывает что-то второй на четырехдюймовом экране.

Вторая наклоняется, касаясь лбом и прямой челкой плоского живота подруги.

Смеются. Прядь отбрасывается резковатым движением головы.

Тихо разговаривают.

Одна отрывисто поднимается, хватает темные перчатки. Вторая с промедлением повторяет.

Собираются у автомата с кофейными напитками. Пара минут сосредоточенности.

Касание правой лодыжкой левой.

Взяв одноразовки, удаляются. Держатся вплотную. Друг к другу вполоборота расходящимся углом.

Исчезают за поворотом сначала они, потом их блеклые тени…

Идет вдоль проспекта. За витриной мерцают украшения.

Проходит школьник с подпрыгивающим за спиной портфелем.

Проплывает авто. Фары ослепляют, не позволяя рассмотреть водителя.

Проносится машина с громкой музыкой. Зажеванный звук быстро стихает.

Хлопнула дверь магазина: в нем стоит женщина в черной, матово отражающей юбке чуть ниже колен, розовой кофточке слегка за пояс.

Оглядела таинственными глазами, скрипнула зубами. Пухлые, в красной помаде, немного недовольные губы.

Серые потоки ее были едва сдерживаемы кольцом из красного велюра. Лишь небольшое усилие тревожных рук, и он бы осыпался на струи, что заставили бы дрожать, и алкать, и впиваться вампиром, и уплывать все ниже и ниже по течению, по волнам высоким, по волнам низким, потными долинами, темными вершинами, томными глубинами, щекоткой пробегать по солнечным тропам ее глаз, ее души.

Машина с грязными боками на высокой скорости въезжает на «лежачего полицейского».

Со стуком о дно высоко подпрыгивает. Глубоко прогибается в рессорах.

Через тридцать асфальтовых метров процедура повторяется.

Говорящие сами с собой, а может, и микрофонами, люди.

Михаил ощутил, что его будто прихватили за локоть. Обернувшись, никого не заметил непосредственно рядом.

В пяти шагах сбоку мужчина под тридцать вышагивал не слишком твердой, но и не слишком мягкой походкой.

Склоненный вперед корпус. Одна рука в кармане, другая полусогнута в кулак. Зеленая, заходящая в серость, секционная куртка. Ботинки со шнуровкой, не пробивающие воздух, а его направляющие.

Встряхнул головой, и наваждение отпустило.

Реклама, приклеенная к двухэтажному зданию на большой высоте.

Трехэтажное здание с приклеенным к нему тротуаром. Голубая кровь охлаждающей жидкости. Жилы на жабьей шее.

Голос энергичный. Смех типичный. Неопытная пара.

Пики дворников.

Синяя вывеска с черной бородой и красными усами. Деревянные ноги, резиновые руки. Голова в синем флаге.

Брызги слюны, светлые глаза. Глаза беспокойные, скучные глаза, глаза горящие, скучающие глаза, глаза смеющиеся, жесткие глаза, безразличные глаза, глаза золотые, в искорках, в ободках, в серых спицах.

Одноклавишный выключатель лампы повортника переключает ключи.

Голуби под ногами, вороны в дымоходных нишах, воробьи в обрубленных ветках.

Знакомая дама, раньше времени постаревшая на русских зимах. Бледный лоб, рассеянный взгляд. Угрюмость.

Голоса. Везде звуки и голоса. Смех почти в ухо, смех точно в нос, грязный смех, чистый голос.

Холодный взгляд, злобная ухмылка. Скольжение на перекресточной краске. Выбоины. Визги. Дым. Злато на сером небе. Серость номера на золотом бампере.

И усталость, и сила. И зима, и лето, весна и осень в цветах, в одежде, в глазах.

Улица, в воспоминании казавшаяся длиннющей из-за напряжения и страха, которые всякий раз сопровождали проход по ней.

Эта улица теперь показалась маленькой, с ладошку. Да что там улица?! Целый квартал легко удерживался взглядом, словно обклеенный бумагой алфавитный кубик из детства!

Вот шустрый малыш трех-четырех лет побежал без оглядки по стоянке авто с интенсивным движением. За ним, согнувшись в спине для захвата, побежал вдогонку обеспокоенный отец.

Возвращаются в маркет: папа на руках несет маленького, смеющегося бегуна.

«Человек при ходьбе всегда заваливается набок», — подумал Михаил.

Вывеска «Шиномонтаж» на кирпичном здании: согнутое колесо под ним.

Сосны, стоявшие группками из тоненьких свечек за пятак. Черные галочки уток в серости облаков.

По правую сторону асфальт в красной глине.

Глаза очень чутки ко всему, даже ко звуку: смежаются, когда молчат, дергаются, когда кричат.

Показались скамейки. Присел на одну из них.

Пчела, по-комариному злобно и по-осиному приставуче, начала кружить возле мужчины видной комплекции, подбираясь поближе к его мясистому носу.

Пытаясь, со своей стороны, тоже пробраться к ней, старательно разводил и сводил поленья, пытаясь размозжить надоедливую жучку.

Вот уже и крылышки защекотали оборот ладони. Вот летяга уже между его пятерней.

— Ах, ах. Ах!, — заахал мужчина.

Красный мясистый носище в минуту стал еще краснее и мясистее.

Да и все лицо без всякой пластической хирургии вдруг приобрело такой здоровый и свежий вид, что хоть сейчас, да и на обложку журнала косметики.

Всего-то и нужно, что слегка подправить в фоторедакторе образ: широко раскрытый рот превратить в улыбку, а слезы — в росу.

Издательству надушить страничку, чтобы каждый желающий мог узнать, как пахнут щеки состоявшегося мужчины за сорок пять.

В кафе неподалеку очередные «старые друзья». Они пьют и глотают, рвут волокна косичек, колупают недозрелые фисташки, хрустят ребристыми чипсами.

«Пир у них на весь мир!», — подумал Михаил. Прибавил шаг, чтобы не видеть этого зрелища.