Влад Гринзайд - Бетонная серьга

Она тщетно пытается удерживать разговор в рамках первоначальной темы: — А всё-таки, чем Вы пользуетесь?

И тут предательское подсознание, будь оно неладно! — Презервативом, — срывается с губ.

— Братха, сегодня меня пригласили бывшие однокашники побухать. — Откуда? — Да ещё со школы, только они на музыкальном учились. Там будет музыкальная тусовка, типа богема. — А где это? — Здесь недалеко, можно и без машины. В пешеходной, так сказать, доступности. — Ну, раз в пешеходной, то айда. Дотопали действительно быстро — задние ворота Техниона прошли, а там под горку. Поднялись на третий этаж и встретили музыкальную элиту: подающий большие надежды Денис — тромбонист, Стас — трубач, ну, короче, не какая-нибудь там дворовая команда с расстроенной гитарой — оркестр. Оно конечно да, народ с музыкальным образованием, но мои самодеятельные скабрёзные песни на трёх аккордах слушали с интересом. У меня что-то открылось после пары водки, и я погнал репертуар. Шло хорошо. Застенчивость отступила и полилось, причём в обоих смыслах. Я пел легко, в голосе появилась хрипотца, держался хороший ритм и пальцы уже не ползали по-окуждавски по трём аккордам, а летали, периодически вставляя даже какие-то импровизации. Между песнями я добавлял, и заходило тоже легко. В своё время я выработал привычку, а точнее отучился то привычки вздыхать, пыхтеть и хрюкать после выпитой рюмки, а то и стакана. Это хрюканье не физиологическое, оно в голове, и его можно побороть — выпить залпом полный пластиковый стаканчик (а именно такие были на элитной тусовке) и, не поморщившись, спокойно поставить его и продолжать куплет с того же места и с той же интонацией. Кряхтёж не самом деле никак не облегчает жжения в пищеводе, а раз так, значит он лишний. Такое выпивание производит впечатление даже на видавших виды. И на меня, похоже, запала очень симпатичная тёлочка. Я пел и бравировал, а она внимала. Возможно, отчасти её внимание ко мне объяснялось ещё тем, что внимать другим было трудно. Они сильно нарезались, как мне казалось, и показывали своё элитарное нутро. В частности они сочинили и декламировали следующий стих, посвящённый их другу по имени Алон:

Я со своими песнями о говне явно давал ребятам фору. И она слушала. Дело шло к концу, и она неожиданно предложила развезти нас, безмашинных, по домам. Это было отличным предложением, поскольку вселяло надежду в мою застенчивую натуру. Да и с практической точки зрения это было очень кстати. За это предложение мне захотелось выпить, и я, на вершине своей бравады, допил изрядную порцию из горла. Пузатая бутыль «Кеглевича» очень коварная. Она конической формы, и внешне видимый остаток в ней может составлять даже треть объема. Залихвацки запрокинув голову в позе горниста, я добулькал содержимое, естественно не хрюкая, и заел большим количеством шоколадного пирога.

Сквозь пургу и треск помех я слышал лёнины увещевания, что шоколад в водкой сочетается плохо. Но мне ли верить Лёне, который незадолго до этого испытывал теорию поедания масла, дабы смазать стенки желудка. Важно сообщить, что масло он поедал уже будучи изрядно пьяным, а после масла пришел в полную негодность. Эту его негодность созерцала другая краля, но об этом отдельная история.

Итак, водка с шоколадом. Я понял, что во мне открылось. Открылись кингстоны, и я начал тонуть. Мы сели в машину, и, уже практически моя зазноба, предложила такой маршрут, что я, несмотря на пешеходную доступность, оказался последним со всеми вытекающими. Первым решили доставить Стаса в самый далекий пригород, а потом уже на с Лёнькой.

Но, садясь в машину, я рассчитывал на пять минут пути, а не на сорок. Однако предстоящее обещало воздать сторицей. Мы тронулись. По ночному городу довольно быстро доставили Стаса, но на финишной прямой водка с шоколадом дали о себе знать.

Без баламутного Стаса в машину стало тише, и девушки начала заходы. Она спросила, где я учусь, но ответить не было никакой возможности. Водка с шоколадом не уживались, и, прихватив с собой винегрет, рвались наружу, наполняя полость рта. Щеки раздулись как у Гиллепси, что приближало меня к музыкальной духовой элите. Лёня увидел это в зеркало и поспешил ответить, что мол учимся в Технионе, архитектура. Я сделал попытку урезонить враждующие продукты, но, видимо, конфликт их вечен. При вопросе, куда везти, щеки не удержали натиска, и пришлось задействовать руку для оказания себе первой помощи при удушии, а именно — очистить полость рта от посторонних предметов. Во избежание сумятицы и во продолжение еще не начавшегося романа казалось вполне естественным отложить проявление низменной физиологии на потом. И я отложил его под коврик на заднем сидении. Я вновь мог дышать, но по-прежнему не отвечал на вопросы. Новые натиски я отражал тем же способом. Номер моего телефона девушке сообщил тоже Лёня. Видимо, моя молчаливость трактовалась ею как вновь вернувшаяся застенчивость в более интимных условиях. Наконец, мы добрались до задних ворот общежития. Не прощаясь, я вывалился из машины и поплелся к ближайшему кипарису, хвоя которого служила прекрасным очищающим средством, а мощный ствол — опорой.

Той девушке я бы мог всю жизнь служить опорой. Но она почему-то не позвонила.

— Саня, я возьму пиджак?

Молчание. Мог и не услышать. Вчера до трёх в преф играли. — Сань, можно сегодня пиджак взять?

Выцветшие глаза, желваки, щетина. Нет реакции, но уж слишком нарочито нет. Слышит меня, понимая всю серьёзность ситуации. — Саня! — Зачем? — Что значит зачем? Сегодня Глеб женится. — Какой Глеб? Может и мне сходить? — Ты же его не знаешь, да тебя и не звали. — Ты испортишь. — Что? — Пиджак. — Я бережно. Под мою ответственность. — Если что, купишь новый. — Ясное дело. Спасибо, Саня. Белая рубашка, галстук, шёлковые штаны, отреставрированные туфли, длинный солидный плащ — всё моё, а вот с пиджаком незадача — как-то до сих пор не обзавёлся. Череда свадеб в общаге только началась, а других ситуаций, в которых нужен пиджак в этом климате, и придумать невозможно.

И вот, отутюженный и наодеколоненный, под пристальным взглядом выцветших глаз, я облачаюсь в пиджак, демонстративно манерно держа его лишь большими и указательными пальцами. Я не надеваю, а вписываюсь в него, дабы не причинить ему (пиджаку) неудобств. В глобальной системе координат пиджак остаётся практически неподвижен, а я вращаю корпус, ввинчиваясь в рукава.