Хелен Джонс - Если ты мне веришь

Девушка даже забывала моргать, настолько она была увлечена красотой небес. А может, она просто мечтала о несбывшимся, поэтому яркая голубизна не давило ни на мозг, ни на глаза девушки, и она спокойно продолжала смотреть наверх.

Раньше, мне было не совсем приятно слышать подобные вопросы от своих знакомых, но тогда, услыша его от мисс Раян, мненя он совершенно не задел, и я смог с необыкновенным спокойствием ответить:

— На самом деле, мисс Раян, я обычный трудоголик. И вряд ли хоть какой женщине понравится, что ее муж уходит, как только встает солнце, а приходит поздно вечером, — я замолчал, понимая, что Кристен уже довольна ответом, это я понял по ее невольно качающейся голове, и выжидала время, чтобы задать новый. Но после отчего — то передумала. И мы снова смотрели на небо. Впрочем, любоваться небесами могла только мисс Раян. А мне же приходилось всякий раз зажмуриваться, что было мочи, а затем, растирая глаза, снова смотреть ввысь.

— Кристен, а вы не хотели бы хоть немного рассказать о своем детстве? — осторожно спросил я и девушка оживилась. Даже, несмотря на то, что она потеряла свою мать, это тема ей определенно нравилась. Но только в тот вечер.

— Что вам именно интересно, доктор? — заинтересованно спросила она, а затем, подумав, сразу же начала, — знаете, доктор, мое детство не было интересным. По крайней мере, в сравнении с юношеством. Но, все же, думаю, я смогу выделить несколько моментов, — Кристен промочила горло, сглотнув слюну. Но это был вовсе не взволнованный глоток, а довольно — таки уверенный в себе и даже жаждующий рассказа.

В школе я была самой обычной девочкой. У меня даже была подруга, — мисс Раян проговорила это так, как говорит человек, по — настоящему ценящий дружбу. Она вздохнула, сожалея о чем — то своем. Может, просто не хотела вспоминать тех людей из прошлого, которые когда — то значили для нее многое, однако продолжила говорить, — но все началось с того, как говорила Люсинда, что моя мама стала рассказывать мне нелепые истории, той, что вроде моей.

Я была ребенком, и любая сказка для меня была приятным путешествием в волшебный мир. Я верила в чудеса. А уж то, что мама так яростно рассказывала о том, что видела, меня не просто вдохновляло, а сводило с ума. Причем во всех смыслах. Может, именно из — за маминых рассказов я начала видеть тоже самое.

Поэтому — то тетушка и твердит, что я переняла все от матери. Кажется, Люсинда даже винит ее. Это можно рассмотреть и как любовь ко мне, и как ненависть к маме. Но, даже несмотря на это, я люблю свою тетушку. Она очень хороший человек.

Люсинда долго пыталась привести маму в чувства, объяснить ей, как это может на меня повлиять. Естественно сказки сказками, но мне, еще маленькой девочке, нельзя было путать реальность и фантазию.

Но мама совершнно не хотела слушать Люсинду, за что и оказалась в лечебнице, — Кристен снова вздохнула, посмотрев на решетчатые окна больницы. Ее недавно сверкающие глаза вмиг угасли, превращаясь в равнодушные холодные стекла, подобные тем, что находились в окнах, — вот только Люсинда позаботилась о том, чтобы маму отвезли в другой город. Тетя настояла на том, чтобы я не виделась с ней, за что я ее и возненавидела тогда.

В большей степени, все мои неудачи я рассчитывала, как вину Люсинды. Я всегда говорила себе, что если бы не было тетушки, то мама до сих пор была бы со мной. Однако я лишь позже поняла важность сказанного. И как я только могла такое поумать!

В се дети в школе показывали на меня пальцем, говоря, что я такая же сумасшедшая, как и моя мама. Вот тогда я и лишилась всех друзей. Даже моя подруга перестала со мной разговаривать, после того как ее родители запретили это делать. Впоследствии, она нашла новых подруг, и намного лучше, чем я. Это было заметно сразу. А вот я так и не смогла это сделать.

И, окончив школу, я так и не поступила в колледж. Возможно, если бы Люсинда заставила меня, я бы училась и дальше, но она даже была скорее против всей моей учебы, чтобы друие люди не причиняли мне боли, чтобы я не видела всех этих насмешек и тыкания пальцами, чтобы я выросла нормальной, не такой как мама. Но именно это и было важно.

Возможно, если бы я продолжила учиться, все сложилось бы иначе. Но мне суждено было сидеть дома одной, пока Люсинда уходила на работу. Поначалу я просто скучала, а после начала разговаривать с собой, отвечая вслух. Казалось бы, отдых дома — что может быть лучше? Но, это сыграло со мной злую шутку. Мне категорически не хватало общения, — девушка присела, подогнув ноги, — даже сейчас, мне безумно хочется разговаривать с вами, делиться своими мыслями и слушать вас. И я просто не представляю завтрашний день, без вас, доктор. Я нуждаюсь в других людях. Разве это настолько плохо?

Я, отрицая, покачал головой:

— Что вы, мисс Раян, совсем нет, — хоть я был и не слишком разговорчив, все же мне пришлось также высказать свою точку зрения, чтобы Кристен чувствовала себя комфортно, — но это не повод ненавидеть Люсинду, ведь так? Не забывайте, что она вам сделала немало хорошего, Кристен. И даже если последствиями ее добрых дел оказалась психбольница, все же не стоит забывать о хорошем, — я улыбнулся и тоже присел, чтобы быть на равне с девушкой.

Та задумчиво молчала, глядя на больницу. В волосах Кристен запуталось несколько сухих листьев, от чего девушка была похожа на сурка только — только вышедшего из спячки. И мое лицо противовольно исказилось в улыбке.

— Над чем вы смеетесь, мистер Норвингтон? — недоумевающе спросила Кристен и, взглянув на мои волосы, тоже заулыбалась.

Я указал пальцем на свою голову, загнув губы:

— Я также весь в листьях, как и вы?

Кристен рассмеялась, подкинув в воздух еще листьев, и они медленно и мягко легли нам на волосы, одежду и руки, прижав все ближе к земле. Тогда мне было довольно весело, как не было уже многие годы. И тогда — то я понял, что я и сам, отчасти, безумец.

30 сентября 1982 года

Я проснулся совсем не от жутко раздражающего будильника. И это было первой отличной новостью за этот только начавшийся день.

Меня разбудила Розалинда. Открыв глаза, я увидел ее безумную мордашку возле своего лица. Она была, очевидно, рада тому, что ее хазяин, наконец — таки, дома с ней, будто все понимала. Ее и без того мохнатое тело стало вдруг еще пушистее, словно Рози находилась несколько часов под теплым воздухом. И как только ее склизская слюна упала с шершавого розового языка прямо передо мной, я тут же вскочил с постели.

День уже был идеальным только при мысли, что мне совершенно никуда не нужно было идти. Разве что на прогулку с Розалиндой. Но это было мне совсем не втягость, скорее наобарот. И она, и я были просто обязаны прогуляться. И сразу же, не заправляя за собой постель и даже не позавтракав, мы с Розалиндой показались свету. А вторым делом для нас было позавтракать и почитать свежие газеты, по крайней мере, для меня, что я впрочем, и делал всегда в свои выходные.