Андрей Наугольный - Ещё поживём

В осеннем сердце
Песен строй
Умолк…
Страна признала: «гений» —
Того,
Кто прозвенел струной
Любви
Над бездной
Потрясений.
Он плыл,
Он, может,
Был луной
Русской поэзии —
Есенин…

Бульвар… Я за спиной Поэта
От бурь укроюсь… Жизнь согрета
Его стихом. За пядью пядь,
Учусь — и мыслить, и страдать!
Притягиваю неудачи,
А сердце, будто мячик, скачет…
Конец зимы. Как до рассвета
Мне дотянуть?
Спина Поэта,
Увы, не щит!
Февраль со мной
Творит, что хочет.
Он — художник!
Самый короткий,
Самый злой…
На спуске отпускает вожжи!
Короче, малый из задир,
Но ангел света ослепил
Огнём двух солнц!
Держись, задира!
Русской поэзии светило
Горит! Пусть злится завируха,
В душе пылает солнце духа!
И жажда есть — творить!
Февраль,
Пусти меня
В свой строгий рай,
Бренчи ключами,
Шарь отмычки…
Снег, как роман,
В помарках птичьих,
Пернатых слог витиеват,
И в этом Пушкин виноват,
Весна и крепость русской соли.
Аксаков, Глинка…
Путь проторен.
Снежок идёт довольно редкий,
Снегирь державинский на ветке
Румянит скулы февраля,
Что злится лишь
Острастки
Для!

Душит смутное время.
Коросту на ранах сорву,
Пусть терзают меня,
Может,
Так и смириться заставят.
Мутный тамбур надежды.
И гибель в некошеном рву
Мне пророчит, в отместку,
Бессонницей взрытая память.
Слишком верил в свободу
И мненьем своим дорожил…
Что судьбе — медяки,
То для нищего
Чудо-приварок,
Потому и споткнулся
Наитий смешных старожил,
Что для скряги-судьбы
Одного щебетания мало.
Сколько раз отступал и срывался,
Палил,
Наводил переправы
И коней запалённых
Бросал…
Что сказать
На скаку?
Раны, рвите меня!
Глушат память
Забвения травы.
Не хочу я забвенья,
Забвенье подобно греху,
За которым — предел.
Слово взыщет,
Ох, взыщет за порчу,
Оттого и не сплю…
В каждом празднике
Звон похорон!
Я коросты сорву,
Пусть приплюснет,
Скукожит
И скорчит!
Век зубами скрипеть
На конвой вороватых ворон!
Время душу мытарит
Без воздуха.
Пьяные хари.
Сам такой же, мечтатель!
Когда обрету свой приют?
Эх, была бы душа
Из нежнейшей по качеству стали,
Пусть глумятся тогда,
Предают и вдогонку
Плюют!

Бывают дни — душа моя,
Устав от здешнего житья,
Неведомо о чём грустит,
А я, имея бледный вид,
Грущу неведомо о чём,
Простою мыслью удручён,
О том, как бы вернуться нам
Опять к заветным берегам
Отечества, чей сладок дым,
И снам фантазии святым!

Пренебрегают черви нами.
Что за пожива для червей —
Глядим живыми мертвецами…
Живыми?
Мёртвого мертвей!..

Я б отправил письмо с оказией,
Если б выпало по судьбе…
Голубая, дремотная Азия
Поманила меня к себе!
Я — не Рерих.
Но знаю средство
От Европы чумных потуг,
Как ребёнка,
Твое наследство
Принял бы
Из дрожащих рук
Прошлой жизни.
Где турки, Плевна?!
Мутновато от кутерьмы
Вражьих полчищ…
Но ты — царевна
Из киргизо-кайсацкой тьмы.
Дай мне волю,
Пронзи мне сердце!
Распахни ненароком даль…
Пусть бы хлынули иноверцы,
Открывая в стихах скрижаль,
Обещание жизни новой,
Где-то скрытое, до поры…
Над кочевьем моим вороны,
Дым и шуточки детворы.
Голубые снуют коровы,
Голубые жуют волы,
Голубая, до безобразия,
Из степей
Таращится
Азия!
И на камне растут деревья,
Слишком верил я в миражи…
Бродит Каин вокруг кочевья,
Что-то думает,
Ворожит…
И казалось бы,
Чёрт-то с ним —
Сторожит меня,
Сукин сын!

Иерусалим мой,
Иерусалиме,
Лишь твой я отныне,
Моя ты святыня!
Увидимся, братья,
В Иерусалиме!
Клянусь тебе в этом
Я всеми святыми,
Отныне — во имя твоё —
Я
В пустыне
Скитаюсь…
К тебе
Я
Иду,
Мой Иерусалиме!

На мир взираю из-под век…
Враждебен для поэта век!
Вот Батюшков.
Мелхиседек
Его тревожил, он орал,
Как будто Бог его карал!
Мелхиседек…
Портвейна бред,
Обрывки грёз,
Сует угрозы,
Вот так встречает день поэт,
Рифмуя розы и допросы
Судьбы, что пялится на нас
Из каждой незабвенной строчки!
Сижу,
Томясь…
Боезапас
Кончается.
Дошёл до точки.

Здесь Дом вождя,
Где ссылку
Отбывал он,
А там — охранка!
Лодка и причал.
Из стали разве?
И, увы, не даун,
Отыщешь, как —
Стучал
Иль не стучал,
Когда прижало?..
Был он из пролаз.
Кто ищет воли,
Тот проворен крепко.
Откуда что?
Жизнь в профиль
И анфас!
А дальше — Кремль.
Находка и наседка.
Как труден путь,
Как тёмен хаос душ!
Но вот — побег…
И вздрагиваешь — можно
Из-под надзора,
От судьбы острожной,
От бесива
Убогих и кликуш!

Мольберт, подрамник, колышки, Ван Гог
Под солнцем Арля ожидает чуда…
Что явится — Бог весть, из ниоткуда.
Он подобрался к Богу,
Вот он,
Бог!
Как ярок жёлтый
Цвет — знаменье Бога.
Ван Гог горит
В божественном огне…
О, время быть!
Ты — полдень для Ван Гога,
Великий полдень,
Бог на полотне.

Эх,
Образина-обезьяна!
Всё пропито. Молчит свирель…
Он изучает дно стакана,
Как хитрую приманку зверь!
Попался, чёрт… Ему до фени,
Давно разматывая нить
Своих чудных стихотворений,
Он явлен чудо сотворить!
Но нынче пьёт,
Ведь чудо — тайна…
Пора бы в логово, в свой дом,
Куда бредёт из состраданья,
Чтоб ужин разделить с котом.
Всё ж, друг…
А музыка повсюду!
Он болен. Аритмия слов.
Но — как ребёнок, верен чуду,
Состарившись средь пошлых снов!

Нынче выпил…
Пошли забавы,
Как легко перешёл на свист!
Вдруг окликнули из оравы
Горьких пьяниц:
«Привет, артист!» —
Что ж, признали…
Моё отмщенье,
Сотворён таким:
Аз воздам!
Чудодейственное крещенье,
Чтобы мучиться перестал…
Как тоскливо на белом свете,
Оттого и не мил мне свет!
Полюбил ледяной я ветер,
Горный ветер
Своих побед!
Всё стерплю,
Помолившись Богу,
Край безрадостный,
Край родной…
Чтоб потом
Отыскать дорогу,
Путь единственный,
Путь домой!

Чужая душа — потёмки,
Озяб я в потёмках сих!
А думал,
Что князь Потёмкин,
В фаворе
За лучший стих…
Чудачил
С чудным народом,
Со дна поднимая муть…
Эх, время,
Темна природа,
Парок ядовитый,
Ртуть!
Меняется всё, проходит,
А многих уже и нет!
Всё ж, в этом чудном народе
Признали, что я — поэт!
Чужая душа — потёмки,
Оценят пускай потомки,
Когда нападут на след…