Харуки Мураками - Возникновение замысла [litres с оптимизированной обложкой]

Мариэ Акигава позировала мне, в общей сложности, чуть более полутора часов. Для первого дня это предел. Непривычным людям – особенно подросткам – позировать очень непросто.

Сёко Акигава в очках в черной оправе увлеченно читала книгу на диване в гостиной. Стоило мне войти в комнату, она сняла очки, закрыла книгу и положила ее в сумочку. В очках она выглядела весьма интеллигентно.

– Сегодня работа прошла очень удачно, – сказал я. – Можете приехать на следующей неделе в то же время?

– Да, разумеется, – сказала Сёко Акигава. – Мне у вас здесь читается с большим удовольствием. Наверное, потому, что у вас такой удобный диван.

– Госпожа Мариэ, вы тоже не против? – спросил я у Мариэ.

Та ничего не ответила, лишь одобрительно кивнула. Перед тетей ее точно подменили – она опять стала неразговорчива. Или ей не по душе, когда мы остаемся втроем?

Они сели в свою синюю «тоёту-приус» и поехали обратно. Я с крыльца провожал их взглядом. Сёко Акигава, надев солнцезащитные очки, протянула из окна руку и коротко помахала мне на прощанье. Рука у нее была маленькой и белой. Я тоже поднял руку и помахал ей в ответ. Мариэ Акигава, опустив подбородок, смотрела прямо перед собой. Едва машина скрылась из виду, я вернулся в дом – без них дом выглядел опустевшим. Будто не стало в нем того, что непременно должно быть.

Странная парочка, подумал я, глядя на оставленную на столе чайную чашку. Но есть в них что-то необычное. Вот только что?

Затем я вспомнил о Мэнсики. Возможно, мне следовало вывести девочку на террасу, чтобы Мэнсики мог лучше разглядеть ее в бинокль. Но затем я передумал. С чего это я должен специально так поступать? К тому же об этом меня никто не просил.

Как бы то ни было, удобный случай еще представится. Торопиться не стоит. Пожалуй.

Тем же вечером позвонил Мэнсики. Часы показывали начало десятого. Он извинился за поздний звонок, сказал, что был занят всякими пустяками и никак не мог освободиться раньше. Я ответил, чтобы он не волновался из-за этого, – я все равно еще не собираюсь спать.

– Как все прошло? Работа заладилась? – поинтересовался он.

– Да, для первого раза все неплохо. Я сделал несколько набросков госпожи Мариэ. В следующее воскресенье они опять приедут сюда в то же время.

– Это хорошо, – сказал Мэнсики. – Кстати, как отнеслась к вам тетя девочки? По-дружески?

«По-дружески»? Как странно это звучит…

Я ответил:

– Да, судя по всему, она приятная женщина. Не знаю, можно ли назвать ее отношение дружеским, но особо меня ничего не насторожило.

И я в общих чертах изложил Мэнсики события того утра. Тот слушал меня чуть ли не затаив дыхание – очевидно, старался впитать всю полезную для себя информацию до малейших деталей. Лишь изредка задавал наводящие вопросы, но вообще слушал молча и внимательно. Как они были одеты? Как приехали? Как выглядели? О чем говорили? И, конечно, как я делал свои наброски? Все это я рассказал ему по порядку. Опустил лишь сомнения девочки о ее маленькой груди. Лучше все же, если это останется между нами.

– Наведаться к вам на следующей неделе наверняка еще будет преждевременно, да? – спросил Мэнсики.

– Это вам решать. Не мне об этом судить. Хотя мне кажется, не будет ничего страшного, если вы заедете и через неделю.

Мэнсики помолчал в трубку.

– Мне нужно подумать. Вопрос весьма деликатный.

– Времени у вас достаточно. Картина будет готова еще не скоро, и возможность представится не раз и не два. Мне все равно: приезжайте хоть в следующий раз, хоть еще через неделю.

Мэнсики впервые при мне в чем-то сомневался. Мне всегда казалось, что отличительная черта этого человека – стремительное принятие решений в любой ситуации, без колебаний.

Меня так и подмывало спросить, следил ли он в свой бинокль за моим домом? Разглядел ли девочку и ее тетю? Но я отказался от этой мысли, посчитав, что благоразумнее будет не касаться этой темы до поры, пускай он заговорит об этом сам. Хотя под прицелом его окуляров – дом, в котором я живу.

Мэнсики еще раз поблагодарил меня.

– Простите за мои хлопотные просьбы.

Я ответил:

– Да что вы! Я даже не считаю, что для вас что-то делаю. Я же просто пишу портрет Мариэ Акигавы. Хочу рисовать – и рисую. Мы же решили с вами, что и формально, и фактически все будет выглядеть именно так. Поэтому благодарить меня в этой ситуации совершенно не за что.

– Но я все равно вам очень признателен, – тихо произнес Мэнсики. – В самых разных смыслах.

Я понятия не имел, что значат «разные смыслы», но спросить не решился. Уже поздно, ночь. Мы пожелали друг другу приятного сна и закончили разговор. Однако я положил трубку, и в голове у меня вдруг пронеслось: возможно, Мэнсики ждет долгая бессонная ночь. Я уловил это в напряженных нотках его голоса. Наверняка ему тоже есть над чем поразмыслить.

Всю неделю ничего особенного не происходило. Командор не объявлялся, замужняя подруга не звонила. Неделя прошла очень спокойно – и только осень сгущалась вокруг меня. Заметно возвысилось небо, идеально очистился воздух, а облака будто кистью выводили красивые белые линии.

Я неоднократно рассматривал три своих наброска Мариэ Акигавы. Разные позы, разные углы зрения – рисунки мне самому казались чарующими и полными намеков. Однако я с самого начала не собирался выбирать из них один в качестве предметного эскиза для портрета. Все их я нарисовал – как и говорил девочке – для того, чтобы лучше понять саму ее суть, проникнуть внутрь ее бытия.

То и дело рассматривая три эти наброска, я сосредоточивался и пытался воссоздать у себя внутри образ девочки в деталях. И при этом у меня возникало ощущение, будто облик Мариэ Акигавы и облик моей сестры перемешиваются у меня в сознании в единое целое. Но я не мог для себя решить, уместно это или нет. Как будто души этих двух девочек, почти ровесниц, где-то – в потайном дальнем уголке меня самого, куда нет доступа – уже стали созвучны и переплелись между собой. И мне не под силу их распутать.

В четверг доставили письмо от жены. То была первая весточка от нее с тех пор, как в марте я ушел из дому. На конверте привычным для меня красивым почерком выведены адресат и имя отправителя. Она по-прежнему подписывалась моей фамилией. А может, до официального развода пользоваться фамилией мужа просто удобнее.

Я аккуратно отрезал ножницами край конверта. Внутри открытка с фотографией белого медведя на вершине айсберга. В открытке – слова благодарности за то, что я быстро поставил печать и подпись и отправил документы обратно.

Привет! Как поживаешь? У меня все более-менее хорошо. Живу пока все там же. Спасибо, что быстро заполнил и вернул документы. Я очень благодарна. Будут новости по оформлению – позже дам знать.