Харуки Мураками - Возникновение замысла [litres с оптимизированной обложкой]

Пока я еще ни о чем не догадывался, она, вероятно, где-то нашла себе нового симпатичного любовника. И, как и прежде, мозги у нее перестали работать . Мне следовало спохватиться, когда она только начала уклоняться от секса со мной. Ее не прельщало поддерживать сексуальные отношения сразу с несколькими партнерами . Ведь это – очевидно, задумайся я хоть самую малость.

Застарелая болезнь, подумал я. Неизлечимая и никчемная хворь. Лишенная всякой логики системная склонность.

Той – дождливой – ночью четверга мне приснился долгий мрачный сон.

В маленьком приморском городке в префектуре Мияги я сидел за рулем белого «субару-форестера» – теперь эта машина принадлежала мне. В потертой кожаной куртке черного цвета, на голове – кепка для гольфа с эмблемой «Yonex» . Я высокого роста, смугл от загара, у меня жесткие волосы с проблесками седины, короткая стрижка. То есть я – тот самый «мужчина с белым „субару-форестером“», ни кто иной. И я украдкой преследую хетчбэк – красный «пежо-205», – в котором едет жена со своим любовником. Государственная дорога тянется вдоль морского побережья. Я своими глазами вижу, как они заезжают в шикарную интим-гостиницу на окраине городка – и на следующий день настигаю жену и затягиваю пояс от банного халата на ее тонкой белой шее. Я мужчина сильный, привык к физическому труду и, сжимая шею жены изо всех сил, что-то громко кричу. Что я кричу – я и сам не могу разобрать. Крик нелепый, всплеск настоящего гнева. Моим сердцем и телом владеет неистовый гнев – такой, что прежде мне испытывать не приходилось. Пока я кричу, изо рта у меня брызжет белая слюна.

Тяжело дыша, чтобы набрать в легкие воздух, я вижу, как пульсируют мелкой судорогой виски жены, как, выгнувшись, бьется во рту ее розовый язык. На коже, будто на контурной карте, проступают вены. Чую вонь своего пота. Неприятный запах, прежде не ведомый мне, исходит от тела – как пар над едким источником. Этот запах напоминал вонь косматого зверя.

Не вздумай меня рисовать , – велю я сам себе. Затем поворачиваюсь лицом к зеркалу на стене и, резко вытянув указательный палец, повторяю: – Не вздумай больше меня рисовать!

И тут я, вздрогнув, проснулся.

И догадался, чего же больше всего испугался тогда, в постели интим-гостиницы приморского городка. В глубине души я испугался, что в последний миг и вправду задушу ту женщину, чьего имени так и не узнал. Она сказала: «Хотя бы понарошку ». Однако только этим, пожалуй, дело бы не ограничилось. Просто понарошку у нас бы не получилось, и причина здесь крылась во мне самом.

Мне б тоже не помешало разобраться в самом себе. Но это не так-то просто.

Это я сказал Мариэ Акигаве. И вспомнил эти слова, стирая полотенцем с тела ночной пот.

Утром в пятницу дождь перестал, небо прояснилось. Чтобы успокоиться после наполовину бессонной ночи, я перед обедом прогулялся по окрестностям. Зашел в заросли, обогнул кумирню и спустя много времени впервые проверил склеп. В ноябре ветер стал значительно холоднее. Землю уже устилал ковер из влажных опавших листьев. Склеп, как и прежде, был плотно закрыт подогнанными досками, которые тоже завалило разноцветной листвой, на крышке по-прежнему лежали камни. Однако мне показалось, что их расположение чуть изменилось по сравнению с прошлым разом. То есть лежали они примерно так же, но все же чуточку иначе.

Но меня это особо не встревожило. Кто еще мог наведаться к этому склепу, кроме нас с Мэнсики? Сдвинув одну доску, я заглянул внутрь, но в яме никого не оказалось. Лестница прислонена к стене так же, как и раньше. Мрачный склеп как ни в чем не бывало продолжал свое молчаливое бытие прямо у меня перед носом. Я опять закрыл его крышкой и сверху поставил камни, как они и стояли прежде.

Также я не беспокоился, что почти две недели не появляется Командор. Как он сам говорил, у идеи тоже бывают свои заботы – вне времени и пространства.

Наконец вскоре настало следующее воскресенье. В тот день произошло много всякого. И день выдался очень беспокойный.

Пока мы разговаривали, приблизился другой человек. Профессиональный художник из Варшавы среднего роста, нос с горбинкой. На бледном лице великолепные усы. Его характерная внешность сразу бросалась в глаза еще издалека. И его высокое профессиональное положение (в лагере его профессиональные навыки ценились на вес золота) было очевидно. Все его уважали. Зачастую он подолгу рассказывал мне о своей работе.

– Я рисую акварели для немецких солдат. Нечто вроде портретов. Мне приносят фотографии родственников, жен, матерей. И все хотят картины с изображением своих близких. Эсэсовцы вдохновенно, с любовью рассказывают о своих семьях. О цвете их глаз, волос. И я по их поблекшим черно-белым любительским снимкам рисую портреты их семей. Но кто бы мне что ни говорил, я хочу рисовать совсем не их немецкие семьи. Я хочу рисовать черно-белых детей, наваленных кучей в «лазарете». Я хочу рисовать портреты людей, которых эти скоты отправили на смерть, точно на бойню, а потом заставить их разобрать эти портреты по домам и там повесить на стены. Сволочи!

Художник при этом был очень сильно взволнован.

Самуэль Вилленберг, «Восстание в Треблинке», стр. 96.

Примечание: «Лазарет» – другое название помещения для казней в концентрационном лагере Треблинка .

Промежуточное звено японской системы образования между обязательным средним образованием и вузом. Соответствует трем старшим классам российской школы. – Здесь и далее прим. переводчика .

Канъэцу – платная автострада протяженностью 300 км, соединяющая Токио с городом Ниигата.

Рёкан – гостиница в традиционном японском стиле.

Город в северной части префектуры Ниигата, перед границей с префектурой Ямагата.

Юдзу – цитрусовое растение, распространенное в Юго-Восточной Азии, естественный гибрид мандарина и ичанского лимона.

Судати – одна из разновидностей мандарина, полученная в результате скрещивания этого фрукта с лаймом и лимоном.

Мэдзиро – квартал в токийском районе Тосима.

Нихонга ( букв . «японская живопись») – стиль, возникший в эпоху Мэйдзи и разработанный профессорами основанных в то время академий живописи в Токио и Киото в противовес набиравшему популярность на архипелаге европейскому стилю живописи, по-японски – ё: га .

Исторические эпохи Японии с 794 по 1185 и с 1185 по 1333 г. соответственно.