Виктор Квашин - О звериках с любовью

Со временем Маркиз перестал пожирать змей и лягушек, почти не обращал внимания на мышей. Ловил только глупых птенцов-слётков. Я однажды отругал его и сказал Норду:

— А ты что смотришь? Следи, чтобы Маркиз птичек не ел!

И что вы думаете, с этого момента и до конца дней, стоило Маркизу лишь помыслить двинуться в сторону птички, как Норд яростно бросался его облаивать и тот немедленно отворачивался и делал вид, что вовсе и не собирался нападать на каких-то пернатых.

Интересно, как животные всё понимают! Отвлекусь от Маркиза. В первые годы мы сажали кукурузу. Но урожай полностью собирали барсуки, фазаны и добивали вороны. С барсуками Норд воевал и всегда звал меня на подмогу. Ночами мы с ним устраивали целые бои с нежелающими уступать добычу барсуками, которые были размером как раз с Норда и щёлкали зубами не хуже собаки. Фазаны воровали початки на рассвете, когда и мы и собака спали. А вороны пиратствовали днём в открытую. Однажды жена гоняла их, гоняла, рассердилась, говорит:

— Норд, а ты что лежишь, гоняй ворон!

Всё, с этого дня, если ворона случайно пролетала вблизи нашего суверенного воздушного пространства, Норд поднимал невыносимый лай и преследовал её по земле. Ворона тоже не дура. Сядет на дерево и перья чистит, а собака часами на лай исходит. Приходилось иной раз камнями ворону прогонять, жалея исполнительного пса. А до того он просто не обращал на ворон внимания.

Кто бы мог тогда предвидеть, что сейчас, когда уже нет ни кота, ни собаки, мы подружились с теми самыми воронами и кормим их холодною зимою чуть ни с руки. Я даже называю их «мои летучие собаки». Они всё понимают.

У Маркиза с Нордом были особые взаимоотношения. И если Норд всегда подчёркивал своё главенство над ним, то при опасности бросался защищать как «наше животное». Однажды появился в деревне молодой, а потому наглый агрессивный белый кот. И стал этот белый ходить к нашему Маркизу с целью подраться. В один день напал белый на Маркиза как-то уж слишком врасплох, угнал его в лес и загнал на дерево. Жена говорит:

— Норд, иди Маркиза выручай.

Норд ринулся по следам, отыскал, белого кота прогнал далеко-далеко и вернулся с докладом — хвостом виляет, мол, выполнил.

— Молодец, Нордик! А где же Маркиз? Маркиз-то на дереве сидит, боится. Иди, приведи.

Побежал Норд исполнять и через несколько минут явился с котом к хозяйским ногам.

С годами кот обленился, как впрочем, случается и с людьми в благополучных условиях. Охотился он изредка, ради спортивного интереса. Питался исключительно сырой навагой и никакой иной пищи не признавал. Я как-то подсчитал, что принёс из магазина за восемь километров в рюкзаке на собственной спине не менее пяти тонн свежемороженой наваги непосредственно ради «нелюбимого» кота Маркиза. Летом он по-прежнему крошил огурцы на грядках, а зимой обожал полакомиться кусочком сырой тыквы.

Прожил Маркиз довольно долгую и наверно по-своему счастливую жизнь. Только с нами он жил 11 лет, а всего по нашим подсчётам около 15—16 лет. Между прочим, последние два года кот был освобождён от ига Норда, жизненный путь которого окончился раньше, и имел статус полноправного и единственного домашнего животного в нашем доме.

И теперь, по прошествии лет, когда режу зимой тыкву, вдохну запах жёлтой мякоти и вспоминаю кота Маркиза…

Солнце к горизонту клонится, пятый день моего путешествия к концу подходит, плановые тридцать километров давно пройдены и ноги уже идти отказываются, а я всё места для ночлега найти не могу. Вроде и есть на карте ручей, а на самом деле среди кочкарника вода сочится — не то что палатку поставить, попить не представляется возможным. Такие здесь, в западных предгорьях Сихотэ-Алиня места, мне пока непривычные.

Ну вот, тут точно подход к воде будет: лесная дорога прямо вдоль ручья нарисована. Свернул на ту дорожку, там поляна с пасекой, а дальше и тропки нет, заросло всё давно. Пасечник, мужчина постарше меня лет на десять, объяснил доходчиво:

— Нет тут воды, сам издалека вожу. И прохода вниз нет, ноги только изведёшь. А и проберёшься, как среди кочкарника ночевать будешь? И гнус тебя сожрёт. Оставайся у меня, ночевать будешь на мягком топчане вон в той палатке, она у меня специально для гостей. Суп только что сварил, горячий ещё. Чаю сейчас свежего заварим, — а сам уже в железную кружку воды зачерпнул, на газ поставил. — Снимай рюкзак, располагайся!

Ну, супчиком и мягкой постелью меня не прельстишь, а вот горячий крепкий чай, который по волшебству газовой печки будет «сейчас», а не после поиска места, устройства кострища, раздувания сырых дров… — перед таким соблазном после девяти часов под рюкзаком устоять я не смог.

Расположился. Супчику поел. С добавкой. Чайку выпил, да ещё заварил. И всё это, сидя по-человечески на лавке за удобным столом — какое, оказывается, это удовольствие!

А хозяин пасечник Анатолий всё это время с пчёлами возится, некогда ему, если уж занялся осмотром, доделать нужно, не бросишь. Откроет улей, посмотрит, рамочки с пчёлами переставит, приходит под навес записывать, что там в улье творится. Одновременно со мной делится, что весна поздняя, холодная, приноса нет, расплода мало, молодые матки не облётываются.

Вот солнце закатилось, закончил Анатолий свои работы, подсел ко мне, закурил. Беседу продолжили. Я-то сам пчёл держал, как говорится, в теме. У него кое-что по-другому устроено, вот я вопросы задаю, а он рад моему интересу, объясняет всё толково.

— А что это у тебя за столбики, вон там, за ульями? — спрашиваю.

— О, это сигнализация. Сам спаял, — автор изобретения начинает подробно объяснять схему устройства.

— Как у пограничников, что ли? — смеюсь.

— Почти. Пошли, покажу. Вот, смотри: медведь проволочку рвёт…

Звуковой сигнал так заверещал, что я вздрогнул!

— Ну вот, убежит мишка. А не испугается, тогда подключу второй контур — высоковольтный провод от магнето, от него точно удерёт, не вернётся.

— Ну, ты, Анатолий, рационализатор! А что, так уж сильно донимают медведи?

— Да каждое лето покоя нет. Как пчёлы с липы мёд понесут, так и начинается. Чего только не выдумывали, всё равно исхитрится и разворотит улей, да не один.

— Ну, ты так говоришь, будто все медведи с тайги на твою пасеку собираются!

— Да почти что так! Вот послушай, я тебе расскажу, какая ночь у меня была лет семь назад, здесь же я и стоял с пасекой. Только-только с липы пчёлы понесли, ещё и приноса-то толком не было, утром встаю, а вон там два угловых улья разворочены, крышки в стороне, а верхние корпуса по следам метров за пятьдесят в тайге отыскал. А пойдём, вот, видишь, это его когти на корпусе, — даёт пощупать мне Анатолий. Царапины на древесине действительно впечатляют.