Адриана Триджиани - Поцелуй, Карло! [litres]

Ники повернулся к старым друзьям, которые избегали смотреть ему в глаза. Он хотел позвонить Тони и пригласить его на спектакль, познакомить его с Глорией, но так и не сподобился. Он знал наверняка, что Норма с удовольствием посетила бы воскресный мастер-класс в театре «Абби», но не догадался послать ей приглашение. Хэмбон обожал мыльные оперы, а Джози месяцами бы млела над открыткой с изображением статуи Свободы и надписью: «Надеюсь, что вы с Бертом в добром здравии». Но он так и не послал эту открытку. И ничего не сделал. Думать – не значит делать. Он оказался плохим другом.

– Ты забыл людей, которые тебя создали. Этот театр дал тебе толчок.

Калла посмотрела вверх, под потолок, где провода пересекались, как тонкая серебряная паутина. Какое величавое место, если позволить воображению дорисовать нужное. Но Ники Кастоне этого не понял.

Калла продолжила:

– Театр Сэма Борелли. Как мило с твоей стороны прийти сюда и почтить память моего отца, обозвав его плохим бизнесменом.

– Он бы со мной согласился.

– Он не может постоять за себя, его здесь нет.

– Почему ты не признаешь, что тебе нужна помощь?

– Даже если бы я нуждалась в помощи, а я в ней не нуждаюсь, ты был бы последним человеком, кого я попросила бы о ней.

Роза Де Неро выглянула в щелку занавеса:

– Извините, но пора открывать зал.

– Открывай зал, Роза, – объявила Калла. – Все по местам! – Она повернулась к Ники: – Извини, мы должны играть спектакль.

Рука Каллы так и лежала на открытой служебной двери. Ники прошел по солнечному лучу и вышел на улицу, в послеполуденное солнце, потом на погрузочную платформу, и Калла закрыла за ним дверь.

– Она ему высказала-таки, – прошептал Хэмбон Тони.

Труппа заняла свои места. Выстроившись в затылок за Хэмбоном и Тони в своих красочных бархатных нарядах, они напоминали коробку восковых мелков.

– Что же нам теперь делать? – спросила Норма, застегивая длинные серьги из горного хрусталя.

– Те губы, что Любовь лепила, сказали «Ненавижу!» [109] У. Шекспир. Сонет 145. Пер. с англ. А. Шаракшанэ. – прошептал Тони.

– И что это значит, черт побери? – всхлипнул Хэмбон, подавляя бурбонную отрыжку.

– Это значит, что Ники мы здесь больше не увидим, – сказала Норма.

Ники лежал в своей старой кровати в подвальной комнатке особняка Палаццини. Он больше не испытывал ностальгии по своей комнатке. Оказалось, что он больше не скучает по сладкому запаху готовящихся помидоров. Подвал больше не был его святилищем. Он больше не принадлежал этой комнате, как в те времена, когда крутил баранку «четверки». Его прежняя жизнь теперь висела в чьем-то чужом шкафу. Он вырос из своих ботинок, штанов, фуражки. Ник Карл больше не влезал в одежду Ники Кастоне, не помещался в его кровати, его прежняя жизнь не была ему впору. Странное это было чувство.

Ники лежал поверх отутюженного покрывала, сняв рубашку, распустив ремень и расстегнув верхнюю пуговицу на штанах. Живот его надулся как барабан после трапезы тети Джо, состоявшей из двенадцати блюд, завершившейся просекко , а следом ударной дозой домашнего лимончелло и « чин-чин» с горькой настойкой дяди Дома, что не только не улучшило состояние его желудка, а, по правде сказать, только усилило вздутие.

Он был, по собственному определению, толст, одинок и нелюбим. Засыпая, он воображал, что шагает вверх по дороге в Розето-Вальфорторе – городок, который отомкнул дверь в его мечты. Ники считал камни, пока хватало сил, пока не взобрался на самую вершину. Он надеялся проснуться утром и понять, куда ему идти дальше.

Калла поправила шляпку, глядясь в зеркальное окно позади строительного вагончика Фрэнка Арриго на Уортон-стрит. Солнце садилось за городом. Она провела день, консультируясь во всех банках, у каждого застройщика и каждого агента по недвижимости касательно театра, и все в один голос сказали, что ей надо увидеться с Фрэнком Арриго. Их роман закончился плачевно и резко, но Калла решила забыть об этом, потому что ей больше некуда было идти. Секретарша проводила ее в кабинет Фрэнка, обустроенный внутри вагончика.

Фрэнк поначалу приветливо посмотрел на Каллу, удивленный ее приходом. Но потом он вспомнил о своих чувствах, и глаза его сузились.

– Поздравляю тебя с женитьбой! – белозубо улыбнулась Калла.

– Спасибо, мы очень счастливы.

– И это делает меня счастливой.

– Я всегда думал, что же способно сделать тебя счастливой.

– Фрэнк, ты лучший бизнесмен из всех, кого я знаю, а я в тяжелом положении с моим театром. Я ищу кого-то, кто купит его и сдаст мне в аренду, пока я не буду в состоянии его выкупить.

– Зачем мне это делать?

– Ты получишь прибыль, когда я его выкуплю.

– Или потеряю свои инвестиции.

– Я не дам этому случиться.

– Калла, вот по этой причине банки и не ссужают тебя деньгами. Ты – слишком рискованное предприятие. Ты упорно хочешь сохранить и продолжить дело, которое не приносит прибыли. В лучшем случае ты время от времени с натяжкой покрываешь расходы. Частный бизнес не станет иметь с тобой дело, если банк, обладая ресурсами по всей стране, не делает этого.

– Но ты меня знаешь. Ты знаешь, что мое дело не рискованное.

– Я скажу тебе, что я могу сделать.

– Хорошо.

– Я куплю его у тебя. Немедленно. Дам хорошую цену. Но никакого театра. Мне нужен участок.

– Я не хочу так. Не хотела и тогда, когда мы с тобой были вместе, и сейчас не хочу.

– Значит, я подожду, пока собственность выставят на аукцион, – а это, судя по всему, будет скоро – и куплю ее по бросовой цене. Я хочу, чтобы ты запомнила этот наш разговор.

– Не думаю, что смогу его забыть.

Калла поднялась, испытывая горькое сожаление, что надела свою лучшую шляпку и перчатки ради всего этого.

– Желаю удачи, Фрэнк, – сказала она, выходя из кабинета.

Он что-то сказал ей вслед, пока она шла к выходу из вагончика, но Калла уже не слышала его. Металлические ступени грохотали, когда она спускалась на землю.

А Фрэнк Арриго сказал: «Ты еще вернешься». Он был из тех, кто считал, что последнее слово должно остаться за ним. Правда, он не знал, что Калла его не слышала, – но это не имело значения, она все равно не вернулась бы. Она найдет другой способ спасти Театр Борелли.

После встречи с Фрэнком Калла долго шла пешком. Она сделала остановку у «Исгроу», чтобы купить свежеиспеченного печенья и жевать его на ходу, так и сяк обдумывая ситуацию вокруг театра. Посмеялась, прочитав надпись мелом на асфальте: «Здесь был Фредди Кокоцца». Только старожилы еще помнили, что Фредди Кокоцца стал Марио Ланца. Остановилась заглянуть в витрину лавки «Старый аптекарь», где были выставлены духи «Белые плечи» и «Золотые тени» в мерцающих бутылочках, а потом повернула назад к театру.