Адриана Триджиани - Поцелуй, Карло! [litres]

– Это правда.

– Я для тебя этот телеграф обустроил!

– Тоже мне подарок.

– Я бы предпочла какое-то украшение, – хмыкнула Мэйбл.

Девушки засмеялись.

– Нет, это был лучший подарок, который сделал мне муж за всю нашу совместную жизнь. Я не хотела, чтобы кто-то чужой постучал в дверь и сообщил мне, что мой сын погиб на войне. А «Вестерн Юнион» принес нам удачу. Вы все вернулись домой.

Джо поцеловала Дома в макушку.

– Действительно, вернулись, – сказал Джио, задумавшись о причудах фортуны.

– Я живу для тебя, Джо. Посмотри на меня. Подарок, а не муж. Сплошное удовольствие. И в постели я так же хорош, как в медовый месяц.

Сыновья издали дружный стон отвращения. Огорошенная Мэйбл уставилась в пространство стеклянным взглядом. Лина старательно разглядывала свои ногти, а Эльза покачала головой.

– И это тоже истинная правда, – признала тетя Джо.

– Дядя Дом, я счастлив за вас; тетя Джо, сочувствую. – Ники положил бумажник в карман. – Но, несмотря на все, что вы для меня сделали, вы не можете удержать своего Ники возле себя.

– Я пытался, – сказал Дом.

– Да. Дядя предложил мне все рейсы в аэропорт, какие осилю. Это было очень заманчиво.

Ники захлопнул чемодан.

– Как же ты можешь уехать от нас? – удивился Нино. – Мы же так славно жили вместе все это время.

– Я буду вас навещать. Нью-Йорк близко. Надеюсь, вы приедете на мою первую пьесу?

– Сообщи мне дату, время и место, я подниму в ружье АФТ-КПП [99] Американская федерация труда и Конгресс производственных профсоюзов (AFL–CIO) – крупнейшее в США объединение профсоюзов. Нью-Йорка, и мы забьем тебе зал до отказа.

– Спасибо, дядя Дом.

– Если тебе что-то понадобится, ты же нам сообщишь? – Голос у Эльзы дрогнул. С самого ее появления на Монтроуз-стрит, 810 именно Ники помогал ей чувствовать себя здесь как дома. Эльза больше всех будет скучать по нему.

– Ты можешь кое-что для меня сделать.

– Ну конечно! – обрадовалась Эльза.

– Ты такая молодчина. Ты ходишь на мессу каждое воскресенье, а потом раздаешь там пончики. Ты гладишь алтарные покровы и облачение священника и плетешь венки из роз на каждый Майский праздник.

– А как она украшает цветами алтарь, – прибавила тетя Джо с благодарностью.

– Наверное, люди считают тебя католичкой, – сказал Ники.

Эльза вспыхнула.

– Но как же твои традиции, как быть с верой, в которой ты воспитывалась и жила?

– Эльза любит наши праздники, скажи, Эльза? – спросила Мэйбл.

Эльза кивнула.

– Куда ты клонишь-то, Ники? – нетерпеливо спросил Доминик.

– Эльза, я хочу сказать: то, откуда ты и кто ты, так же важно, как то, откуда мы и кто мы. Это очень много значит. Я остался сиротой, и дядя Дом и тетя Джо заменили мне родителей. Их сыновья для меня как родные братья. И все, что я делал, я делал не потому что мне этого хотелось, а потому что мне было необходимо угодить хорошим людям, которые были так добры ко мне и позволили мне остаться у них. Я был так благодарен им, что совершенно не думал о том, чего же хочу я сам. И я так боготворил Доминика, Джио и Нино, что хотел быть точно таким, как они, и прятал свою истинную душу. Но, оказывается, сколько ни скрывай свою суть, она все равно проявится. И правда, запрятанная глубоко-глубоко, сыграет с тобой коварную шутку, своим нежданным явлением ранит тех, кто тебе дорог. Так что простите меня за это. Но не за признание правды. Я понял, что нет смысла что-то скрывать. Ты такая, какая есть, и мы тебя любим за это. Здесь ты можешь быть собой. Ведь в этом суть настоящей семьи. Здесь ты в безопасности. Так вот, прежде чем уехать, я просто хочу сказать, пусть все узнают, кто ты. Ты этого заслуживаешь. Будь еврейкой.

– Эльза и так еврейка. Доминик привез ее из лагеря, – мягко возразила тетя Джо.

– Не надо вспоминать о лагере, тетя Джо, – попросил Ники. – Ей больно это слышать, разве вы не видите?

– Тебе больно? – спросила Эльзу тетя Джо.

– Когда вы вспоминаете лагерь, словно это место, откуда я родом, да – мне больно. Я не из лагеря. Я из Ланцкороны – местечка на юге Польши, под Краковом.

– Краков – большой город, – заметила Мэйбл.

– А наше местечко небольшое. Мой отец работал учителем. Его звали Бен. Мы жили по адресу Грис, 15 в доме цвета медового пряника со светло-зеленой отделкой. В саду у нас был родник и росли четыре груши.

– Прямо как картинка из книжки, – сказала Лина.

– Так и было. У меня были две сестры. Ада и Эдит. Ада была красавица, а Эдит – забавница и шутница. Маму звали Анна. Она учила игре на скрипке. Я никогда скрипки в руки не брала, потому что нерадивые ученики заставили меня возненавидеть эти звуки. У меня была не жизнь, а сказка, но постепенно все изменилось. Медленно, не сразу, как дырка в крыше, оставленная без внимания. Сначала она разрушает одну комнату, а со временем – и весь дом. Крохотные перемены, незаметные сдвиги, не вызывающие тревоги. Ты не замечаешь их, ведь они не кажутся важными. Нас было очень мало в Ланцкороне, и на праздники мы ездили в Броды, потому что там была синагога. Дома мы соблюдали Шаббат и все наши традиции, возносили наши молитвы. Отец получал государственные предписания и послушно исполнял все, что от него требовали, – и опять без малейшей оглядки. Он продолжал преподавать и не замечал никаких странностей до тех пор, пока однажды его не уволили с должности, где он проработал двадцать семь лет, выгнали без всякого повода. Внезапно мы перестали получать письма и газеты, нам пришлось самим забирать их на почте. Мама заказывала к праздничному столу определенные продукты, но однажды мясник не продал ей говядину, а булочник отказался испечь нам халы. Мы были уверены, что совершили что-то плохое, оскорбили чем-то наших друзей. Мы не знали, что такое происходит повсюду. А может, и подозревали, но отказывались в это верить.

Мэйбл протянула к ней руку:

– Что случилось с твоей семьей?

– Нас разлучили в Дахау. Я молилась только о том, чтобы они остались вместе. Доминик выяснил, что с ними стало.

– Они остались вместе, – тихо произнес Доминик.

– Доминик нашел меня в рабочем лагере.

– Из всей семьи пощадили только Эльзу.

– Мне очень жаль тебя, Доминик, – сказала Эльза мужу.

– Почему?

– Ты должен был жениться на хорошей американской девушке. Милой девушке из Филли. Ты заслуживал любви счастливой девушки, а встретил безнадежную.

– Мне не нужны были местные девчонки. Мне нужна была только ты. Ничего бы не изменилось, если бы мы встретились на набережной в Атлантик-Сити или если бы я нашел тебя с блокнотом для танцев в руках и цветком в волосах на балу «Рыцарей Колумба».

– Маловероятно. Еврейские девушки не ходят к ним на балы, – заметил дядя Дом.

– Ладно. Где бы это ни случилось, при каких бы обстоятельствах я тебя ни встретил, я все равно влюбился бы в тебя. Ты моя жена. Ты мать моего сына.