Адриана Триджиани - Поцелуй, Карло! [litres]

– Я хочу ходить в синагогу, – тихо попросила Эльза.

Все примолкли. И все внезапно почувствовали, что в комнате очень жарко. Нино дотянулся до окна и распахнул его.

– Хорошо. И я пойду с тобой. И малыша возьмем, – пообещал Доминик.

В комнате стояла тишина, слышно было только, как поскрипывает кресло-качалка под дядей Домом. Наконец тетя Джо сказала:

– А как же Рождество?

– А что Рождество, Ма?

– Это семейный праздник.

– Так давайте праздновать с Эльзой и ее праздники тоже, тетя Джо.

– Нельзя быть и тем и этим – католичкой и еврейкой одновременно. Тебе надо выбрать. И мальчишку с толку нельзя сбивать. – Дядя Дом стукнул кулаком по подлокотнику для пущей убедительности.

– Тетя Джо истинно верующая. А вы, дядя Дом, ни разу не были в церкви. Вашим мальчишкам не пришлось выбирать, быть им католиками или последовать вашему примеру. Почему же ваш внук должен делать выбор? – спросил Ники.

– А почему нельзя быть и тем и другим? – спросила Лина.

– Когда католики женятся на ком-то из другой конфессии, их отлучают от церкви. Моя кузина вышла замуж за разведенного пресвитерианина, так это было похлеще, чем связаться с бандитом, – сказала Мэйбл встревоженно.

– Я полагаю, после того, что Эльза вынесла, она имеет право выбора, – сказал Ники.

– Будем праздновать весь год без остановки, – нахохлился дядя Дом.

– Так и что? У вас теперь есть лишняя комната, чтобы готовить креплах, – улыбнулся Ники. – Вот эта.

– А что скажет отец Мариани? – поинтересовалась Мэйбл. – Он может быть таким занудой и педантом. Не позволил моей кузине Нудди Финелли венчаться в платье с прозрачными рукавами, заявил, что оно слишком откровенное. Сказал, что это оскорбит Иисуса. А что он скажет о двух религиях в одной семье?

– Мы с Домом навестим его с бутылочкой граппы и все объясним. Он согласится с нашей… ситуацией…

– Новой традицией, – подсказал Ники.

– А если не согласится, папочка построит ему новый приходской флигель. Правда, Дом?

– Все в итоге сводится к пожертвованиям. Никогда не забывайте об этом. Все сводится к этой тарелке. Дашь матери-церкви палец – она всю руку отхватит, – подтвердил дядя Дом.

– Ну, теперь, когда вы нам разъяснили, как мы зарабатываем вечное спасение, запишусь-ка я на новенну, – сказала Мэйбл.

– Запишись. И помолись за меня там. Потому что я за тебя молюсь. Может, я и не хожу в церковь, но она у меня вот здесь. – Дом стукнул себя кулаком в грудь.

– Ну, мне пора двигаться, так что вы можете тут поспорить, кому достанется моя комната. И кроме того, если я сейчас же не уберусь отсюда, кое-кто родит еще одного ребенка, и тогда прощание затянется до бесконечности.

Ники обнял всех кузенов по очереди. Мэйбл, которая, как все полагали, была сделана из чего-то покрепче стали корпорации «Бетлехейм-стил», вдруг ударилась в слезы и не могла успокоиться. Джио крепко прижал к себе жену.

– Спасибо, – прошептала Эльза Ники на ухо.

– Они хорошо это приняли.

– Как ты подгадал время?

– Волшебное средство было у тебя уже давно.

– Правда? – Глаза Эльзы расширились от удивления.

Ники посмотрел на дядю Дома, державшего на руках своего первого внука, крошку Дома, пока Доминик-младший пестовал малыша.

– Маленький урок итальянского для польской девушки: мать принца – навсегда королева.

Ники обнял Эльзу и подхватил свой чемодан.

Тетя Джо окликнула его:

– Погоди! У нас есть для тебя подарок.

Джио появился в дверях, неся в руках большую коробку, перевязанную бантом. Кузены и их жены захлопали в ладоши, пока Ники развязывал бант. Он поднял крышку – в коробке оказался полный обеденный сервиз на двенадцать персон. Белый фаянс, окантованный венчиками из маргариток.

– Хотели подарить тебе его на свадьбу, да свадьба – тю-тю! – брякнула Мэйбл.

– Спасибо, тетя Джо!

– Ты не ее благодари. Скажи спасибо Первому национальному банку Филадельфии.

Ники медленно взбирался по лестнице с коробкой в одной руке и чемоданом в другой. Родня гуськом шла за ним следом, пока они не выбрались все вместе на верхнюю кухню – на белый свет.

– А знаешь, у него не такая уж плохая комната, – сказал дядя Дом тете Джо, карабкаясь следом за ней по лестнице. – Мы могли бы ее сдавать.

– Даже не мечтай!

– Может, устроим там любовное гнездышко? – Дом ущипнул жену за попку.

– Тогда уж лучше давай ее сдадим.

Семейство проводило Ники до самой двери. Проходя через столовую, Ники опустился на колено перед креслом бабушки, дремавшей под пледом.

– Бабушка, это я, Ники!

Бабушка открыла глаза.

– Я уезжаю. Собираюсь начать новую жизнь. Я еду в Нью-Йорк, чтобы стать актером.

– Будь хорошим, но никому не лижи задницу, – промолвила бабушка и снова провалилась в сон.

– Вот она, вековая мудрость, – сказал дядя Дом. – Всех вас касается.

Ники нес коробку с посудой на правом плече, а чемодан – на левом, стараясь сохранить равновесие. Спускаясь с крыльца на Монтроуз-стрит, он увидел, что на тротуаре его поджидает Гортензия.

– Ясненько! Улизнуть собрался?

– Нет. Я хотел заскочить.

– Не ври. Ты оставил ключи на крючке в конторе.

– Да, я собирался улизнуть, – признался Ники с глуповатым видом.

– Не хотел меня расстраивать, да? Представляешь, я и сама этого не люблю.

– Я не знаю, куда еду, и не вынесу всех этих расспросов еще раз.

– Ты едешь в Нью-Йорк, где найдешь друзей и занятие, которое сделает тебя счастливым.

– Хорошо бы.

– Ты обязан это сделать.

– Неужто обязан?

– Потому что ты все порушил в Филли, потому что нас выпустили на поруки из Розето, и другого выбора у тебя нет. Тебе больше нечего сжечь на Восточном побережье, так что остается сделаться человеком в Нью-Йорке.

– Теперь я чувствую себя еще ужаснее.

– Прекрати. Я верю в тебя, мистер Кастоне. И ты способен на великие дела.

– Уверен, что вы это говорите всем рабочим лошадкам, выходящим из нашего стойла.

– До сих пор никто его не покидал.

– Наверное, хорошая компания.

– Была. В иные времена лучше ее не было. Но теперь, как всегда, все когда-то новое уже поизносилось. Это жизнь. Таков белый свет. Так уж он устроен.

– Навестите меня на Манхэттене?

– А как же.

– Я серьезно.

– Я понимаю, что серьезно.

Подкатил Нино на «тройке»:

– Поехали, кузен.

Ники положил чемодан и коробку в багажник такси и сел рядом с Нино.

– Берегите себя, – напутствовала Гортензия обоих. – Движение у станции всегда немного чокнутое.

– Я знаю, миссис Муни.

Нино выехал на улицу. Ники оглянулся на Гортензию. Она все еще стояла на тротуаре, провожая их взглядом, когда Нино завернул на Девятую улицу.

– Нино, можем мы заскочить на Брод? Мне нужно забежать в Театр Борелли.