Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

В марте умерла тетя Софи из Грефенхайнихена. Она оставила своей внучатной племяннице Мелани горку с фарфором, столовое серебро, две сберкнижки и волнистого попугайчика.

Мелани решила ничего пока не говорить Йохену, первый раз в жизни у нее появился от него секрет. Она поместила объявление в газете и стала ждать.

В Берлине они жили, в районе Пренцлауэрберг. Их дом стоял на улице, которая заканчивалась глухой стеной. Внизу была винная лавка фрау Мелихар. На втором этаже — квартира Йохена и Мелани: две комнаты, кухня и уборная на лестнице. Окна выходили в каменное ущелье прямо на линию городской электрички. В так называемом кабинете стоял мольберт Мелани, большой письменный стол и шкаф со множеством ящиков, вроде тех, что можно увидеть в библиотеке. Днем тут еще расставляли манеж. Другая комната служила одновременно спальней и гостиной. Здесь всю стену занимала полка, заваленная книгами и игрушками, которые Йохен и Мелани привозили из своих путешествий еще тогда, когда думали, что у них будет много детей.

К ним часто приходили гости, потому что люди чувствовали себя уютно в этом доме. Йохену и Мелани было хорошо друг с другом, и царившая в их семье атмосфера мира и согласия сообщалась друзьям.

Нельзя сказать, что все у них в жизни шло как по маслу. Мелани исполнилось уже двадцать девять, и только этой весной у нее состоялась первая выставка в маленькой галерее на Ладенштрассе. Одна газета напечатала отрицательный отзыв, ее примеру последовали другие. Мелани громко, каким-то неестественным голосом читала Йохену эти рецензии. Деланная наивность, слабая техника, и все в таком роде. Кто-то написал, что художница близорука и пишет левой рукой, — это хоть была чистая правда. Потом выставку из-за ремонта галереи до срока закрыли.

Теперь картины были сложены в комнате прямо у стены: кошка у трамвайных путей, старуха в винной лавке, ребенок, играющий в луже, старинные часы — всего восемнадцать работ. Между ними ползал одиннадцатимесячный Даниель, а Мелани рисовала кукол и мишек для витрины детского универмага.

Йохен работал в издательстве редактором. Он уже лет пятнадцать все собирался написать роман, который должен был называться «Сторонний наблюдатель». Когда тебе далеко за тридцать, пора садиться за собственную книгу, а он все редактировал чужие. Йохен мечтал о домике за городом, где Мелани могла бы заниматься своей живописью, а он спокойно писать книги, где их ребенок, а может, двое или трое детей росли бы крепкими и здоровыми.

И вот теперь, после смерти тети Софи, Мелани получила возможность осуществить его мечту. Если в ответ на ее объявление предложат что-нибудь подходящее, они с Йохеном поедут и купят крестьянский хутор. Нет, Мелани делала это не потому, что считала себя в долгу перед мужем, просто она была благодарна ему за то, что он дал ей возможность доучиться, за то, что ему нравились ее картины — каким-то необъяснимым образом он был причастен к их созданию, — за то, что он был так терпелив, когда казалось, что у нее вообще не будет детей, что помог ей решиться на операцию. Она и сама не прочь была вместе с Йохеном и сыном уехать из шумного города, из этой маленькой неудобной квартиры и поселиться в тиши, на природе, вдали от столичной суеты. Конечно, они и здесь были счастливы, но в другой обстановке, лишенной бытовых неурядиц, их счастье станет поистине полным.

В одно майское воскресенье Мелани и Йохен выехали из города в северном направлении. Даниель, который еще никогда не ездил в машине, попискивал на заднем сиденье. Машину купили недавно и ехали медленно. Наконец остановились в деревне, перед домом, адрес которого был указан в письме. Вся семья Грюнкелле сидела за столом: муж, жена и румяные девочки-подростки, похожие друг на друга, как два яблока, пили кофе с пирогом. Йохена и Мелани тоже усадили за стол. Грюнкелле был не молод, очень толст и передвигался на костылях. Его жена, тоже довольно толстая, но крепкая и кудрявая, как дочки, выглядела не старше сорока.

— Хутор наш стоит на отшибе, туда теперь никто и не заглядывает, — сказал Грюнкелле, — но если вы художники, вам понравится. В тишине ведь лучше думается.

Йохен помог Грюнкелле влезть в машину, дочки уселись на свои мопеды и поехали вперед. Фрау Грюнкелле стояла у дверей и плакала.

Они ехали по шоссе около четверти часа, наконец Грюнкелле велел остановиться. Йохен и Мелани посмотрели, куда он показывал, и увидели лежащий в ложбине хутор. Сразу за ним начинался лес. Все это напоминало иллюстрацию из книжки сказок. Проехали еще сто метров, и Грюнкелле сказал:

— Машину придется оставить здесь. Иначе обратно нам снизу не выбраться. Дорога раскисла, да и тракторы ее всю разбили.

Грюнкелле очень ловко передвигался на костылях, они едва за ним поспевали. Йохен нес спящего ребенка. Тропинка давно уже заросла травой, и только Грюнкелле мог ее различить.

— Мы поселились здесь после свадьбы, — рассказывал он, — я держал трактир: вечером — посетители, днем — хозяйство. У нас все было свое. Каждый год по теленку и по свинье. Кур было полно, кроликов. К рождеству мы откармливали на продажу дюжину гусей. Сад, огород, дрова в лесу, а в карьере, вон там, отсюда не видать, рыбы полно. Но я заболел, и нам пришлось перебраться в деревню. Про наш хутор мы говорили: это рай. И все в округе его так называли. Увидите, это чистая правда.

Они прошли через небольшой лесок и остановились на лужайке. Здесь росли фруктовые деревья, некоторые еще не отцвели. Девочки уже были на хуторе, они гостеприимно распахнули покосившиеся ворота.

— Тут все в таком виде, — протянула Карин. Другая, которую звали Рита, только молча кивнула, она и потом не произнесла ни слова, лишь кивая порой в подтверждение слов своей сестры.

Грюнкелле не обманул их, Мелани и Йохен увидели это сразу. Конечно, труда надо было вложить много, но хутор стоил того. Вымощенный каменными плитами, через которые пробивалась сорная трава, двор со всех сторон окружали постройки: жилой дом, сарай, конюшня. У всякого, кто сюда попадал, возникало чувство надежности, защищенности, да и природа вокруг: сад, лес, поля, луга — все дышало покоем. Но сами здания имели жалкий вид. В полуразрушенном сарае гулял ветер, у конюшни провалилась крыша, и одна балка торчала прямо над двором.

— Мы с тех пор тут ни разу не были, — сказала Карин.

Дом под двускатной крышей выглядел совсем приземистым. Рита открыла дверь, они вошли в коридор, выложенный кафельной плиткой с узором в форме звезд. Пахло плесенью.

— Печи совсем развалились, — заметил Грюнкелле.

— Сделаем центральное отопление, — бодро сказал Йохен.

— Насос мы продали, — вздохнул Грюнкелле. — Электричество сюда подается из Нойкица с подстанции. Однажды буря повредила провода, и мы тут жили, как древние германцы.