Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

На заседании правления Рольф попросил освободить его от заведования животноводством и тут же получил согласие. Его все равно хотели переводить с этой должности, так как о нем поговаривали, что он рассиживает в пивной, вместо того чтобы заботиться о доярках. Правление отдало ему один коровник, так как рабочих рук действительно не хватало, а Хайке бралась помогать мужу.

Ее это очень устраивало из-за детей. Они с мужем могли делить работу и подменять друг друга, так что утром она отводила детей в ясли, а под вечер забирала. И заработок был неплохой.

Рольф заглядывал в пивную иногда с утра, иногда вечером. На выходные Хайке приносила домой пива и бутылку водки. Рольф приглашал гостей, и Хайке была им рада, потому что хотела тут прижиться и поближе сойтись с людьми.

В солнечную погоду она выходит с дочками на холм погреться. Хайке осталась по-прежнему тоненькой и, несмотря на тяжелую работу, вовсе не огрубела. Но свои длинные волосы она обрезала, и заплетенная коса лежит теперь в фибровом чемоданчике между книжек и тетрадок.

Холода наступают здесь, в горах, раньше, а фрукты созревают позднее. Осенью каштаны ржавеют. Каждый год каштановые листья приобретают этот ржавый цвет и, не кружась, падают наземь. Хайке приходится одеваться теплее, чем здешним женщинам. Она пытается как бы набирать солнце про запас, но его не хватает. Иногда по вечерам ее тянет из дому. Хочется побыть на людях. Поговорить с ними. Ей недостает живого общения. Ведь разговаривает она лишь с мужем, маленькими дочками да с коровами.

Однажды, чистя стойла, Хайке нашла бутылку из-под водки, но поначалу ее испугало лишь то, что у мужа есть от нее секреты.

Она начинает к нему присматриваться и наконец требует объяснений, так как находит еще несколько бутылок и вообще замечает, что теперь Рольф уже не такой, как в первое время после свадьбы. Он теперь раздражителен и иногда бьет девочек, если те расшалятся.

Упреки из-за найденных бутылок вгоняют его в краску, но потом он перестает стесняться.

Теперь Рольф напивается вечером так, что ему трудно работать на следующий день, а порой он и вообще не выходит на работу. Хайке начинает прятать деньги, чтобы дотягивать до конца месяца.

— Хайке! Жрать давай, — орет он, грохоча ночью по ступенькам. — В гроб меня загонишь, пузатая.

Если разбуженные девочки начинают плакать, он лупит их чем попало. Бьет всех подряд. Сначала Хайке, потом детей.

— Вы беременны, — говорят ей на суде, — и у вас с мужем уже двое детей. Если бы не его пьянство, ваша семья была бы вполне прочной.

— Трезвый он добрый. Потом он и сам плачет, когда видит, что натворил, — тихо произносит Хайке, потупив глаза и рассматривая узор на паркете.

Суд принимает решение отложить рассмотрение дела о разводе до возвращения мужа с лечения.

В спальне стоит двадцать одна железная койка. Хайке и Рольф сидят рядом, в комнате для посетителей.

— Некоторые пьют даже здесь, — рассказывает Рольф. — Один повесился в душе. Нам показывают кинофильмы. Про цирроз печени. Про белогорячечников. После кино многих тошнило. Когда выйду отсюда, капли в рот не возьму.

— Я забрала заявление о разводе, — говорит Хайке и смотрит на светлый резиновый половичок.

Она дает Рольфу фотографии девочек.

— Помни о дочках, их нельзя бить. Ты должен бросить — пить, чтобы никогда больше не бить детей.

Хайке сложила руки на животе. Изредка она чувствует там слабое движение.

— Вам надо его поддержать! — говорит врач. Он долго беседовал с ней, этот усталый старый человек, произносивший слова медленно и тихо. — Если вы сейчас его бросите, он не выкарабкается. Развод — это конец. Тогда он пропал.

«Пропал». Как знакомо ей это слово.

«Все пропало», — стучало у нее в голове, когда она работала вместо него, чтобы никто не узнал, что он опять прогуливает. «Пропала я», — думала она о себе. И он орал по ночам, когда бил ее и гнал из детской: «Пропадай все пропадом!»

А утром обнаруживались синяки и шишки, детей нельзя было вести в детский сад.

Он плакал. Весь день играл с дочками, возил их на спине, ползал по полу, изображая собаку.

Когда ночью на лестнице раздавались его шаги, девочки вздрагивали во сне и мочили постельки.

Хайке не успела привыкнуть спокойно спать по ночам. Не сумела она успокоиться за три месяца, пока Рольф находился на лечении.

Каждый раз, навестив его, она возвращалась домой совершенно разбитая. Эти белые железные койки оставались для нее неотвязным кошмаром. Ее тошнило от одного запаха алкоголя.

К тому, что ребенок родился мертвым, она отнеслась спокойно. Она лежала в родилке на пропотевшей простыне, уставившись в потолок, пока на глаза не наворачивались слезы. Несколько месяцев ее мучила мысль о том, что ребенок будет ненормальным.

— Мы все начнем сызнова, — сказал Рольф, обнимая Хайке и детей. — Уедем отсюда, на север. Поселимся у озера, летом девочки будут плескаться на мелководье.

Они кусали друг друга по ночам, чуть не до крика. Он прямо-таки умолял ее продолжить учебу заочно. Наконец она подала документы, и он стал помогать ей, так как с отвычки ей было трудно учиться.

Когда они вместе сидели над домашними работами, он зачастую лучше знал материал, чем она.

— Может, они снова возьмут меня заведовать животноводческим хозяйством, — сказал он однажды. — Я ведь теперь не пью. А скоро и комбинат построят.

Хайке обняла его. Она не решилась рассказать, что кооператив назначил ей целевую стипендию, чтобы она, кончив учебу, возглавила животноводческий комбинат.

Не отказаться ли ей от этой затеи? Ведь ей так хорошо теперь с Рольфом.

Когда она возвращается с консультаций, он встречает ее на перроне.

Почти каждый раз ее ожидают дома какие-нибудь перемены. То он соорудит девочкам песочницу, то сделает для них качели, смастерит полки или просто поставит цветы.

Все это кажется ей чудом. И каждое утро простынки у девочек сухие.

Однажды поздней зимой, когда Хайке вернулась с консультации, Рольф не встретил ее ни на вокзале, ни дома.

Она вспомнила, что, проходя мимо привокзальной пивной, слышала там громкий разговор. Скорее всего, он был там. Даже наверняка. Один голос был похож на голос пьяного Рольфа.

Хайке рухнула на стул. Она отодвинула гардину, посмотрела на булыжную мостовую, которая горбилась, заляпанная грязью, по краям виднелись лужицы с хрупкой ледяной корочкой.

Значит, вот куда он пошел.

Хайке видит, как стелется дым из красной кирпичной трубы над вокзалом, на мгновение он поднимается вверх и тут же развеивается. И ничего не остается, только эти холмы цвета полежалой листвы.

На подоконнике барахтается лапками кверху муха. Она жужжит. Елозит на спине и жужжит.