Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

— Да! — продолжил я. — Она — Геология — незаслуженно (?!) долго спала в хрустальном гробу, унизанном алмазами, топазами, кварцем, молибденом, никелем, вольфмрамом, цезием, ураном и радием!

Весь список ценных ископаемых я не стал приводить — и без того раздались овации.

— И вот он, — я прямо, без затей, указал на Фому, — вернул нам все эти богатства — они снова, так сказать, полезли из глубин — к нам!

Убиполь, надеюсь, не обиделась на «гроб»? Все же я не ее имел в виду, а Геологию... С другой стороны, мог обидеться замминистра недропользования Дувалян, который милостиво присутствовал на юбилее. Мог заявить, что это на самом деле он разбудил Красавицу Геологию. Но вроде обижаться не должен: свой пост он занимает полгода, а до этого был директором банка. И Дед тут же благочинно стоял! Так что все было складно, даже сам Фома в ответном благодарственном слове среди прочих других, кто помог ему жить, поблагодарил Деда, а в конце вспомнил и обо мне, обозвав меня своим «Пифагеттой», и уже, кстати, не первый раз! Для тех, кто не знает, поясню, что ничего оскорбительного в этом имени нет, скорее напротив: Пифагетта был спутник Колумба, сопровождавший его в кругосветном плавании и единственный, кто все записал: без него бы Колумба, возможно, не знали. Фома в пьяном умилении не раз мне все это говорил. Порой, правда, в похмельной злобе называл меня Пофигеттой — в том смысле, что я недостаточно бурно реагирую на происходящие вокруг события, и в частности, на события с ним — мол, это входит в мои обязанности.

Когда я примчался к нему в этот раз, он сидел на крыльце в любимой позе роденовского «Мыслителя», при этом извергая злобную хулу, касающуюся всех сфер человеческой деятельности. Суть его бешенства вскоре стала понятна: Убигюль бросила его! Поднял ее до себя, красавицу дикарку, а она уже сама поднялась выше, на недоступную ему высоту. «Ты, тундра!» — так обращался он к ней. И где она теперь? И где он? Теперь получается, что «тундра» — это он?!

— И главное — дочь с собой увезла! — хрипел он.

Сперва скромно, потом все более настойчиво появлялся Дед, с иголочки одет, и «признавался», что старая любовь не проходит, добавляя притом, что визиты его абсолютно невинны!.. Кто поверит ему? Казалось бы, одной ногой был в могиле, но последнее десятилетие сказалось на его манерах и внешнем облике исключительно позитивно. Годы только на пользу шли! Ну, наверное, не одни только годы.

— Не могу забыть! — дружески, чисто по-мужски признавался он, разливая виски.

Нашел дружков!

— Это у тебя все от богатства! — сочувствовал ему я. — Жил бы как все, давно бы забыл!

А так — открытый бассейн у него на вилле. Для Чукотки это несколько экстравагантно! Вот и мысли приходят разные! Дед вздыхал, разводил руками с холеными ногтями. Которыми раньше землю рыл.

— Это все от богатства! Пройдет! — утешал его я.

Не проходило! Как же пройдет-то при таком богатстве?

Увел Убигюль!

— Зря я его тогда не придушил! — хрипел Фома.

За давностью лет забыл, видимо, кто кого душил.

Гуля (как называли тут Убигюль) работала в международном отделе космической фирмы, пересекалась с американской НАСА... И вот, забрав дочь, отлучилась в командировку в США — и «задержалась». Ходили слухи, что Дед купил фирму НАСА ей, но я думаю, что это преувеличение... но как знать?

— Твоя дочь хотя бы в Америке! — вырвалось у меня.

Мне тоже было что вспомнить. Как раз в эту ночь снилась дочурка — моя!

...Поздно, но ее дома нет. Не так уж и поздно. «Чуть поздновато!» — с легкой тревогой думаю я. Во сне — то, еще счастливое время! Притом как смерть за дверью, стоит и последнее знание: чем все эти «легкие тревоги» закончились. «Не по правилам! — яростно поправляю я сон. — Будущее не может быть известно! Сейчас — так!» И — счастье. Брякнула входная дверь, потом скрипнула дверь в ее комнату. Пришла! С чем-то там возится, шуршит. Уж ладно, не буду ее ругать... хотя пришла поздновато!

Смотрю (во сне) в окно. Оно оказывается очень широким, во всю стену, с белыми переплетами, и за ним — Нева! По темной воде плывут пышные белые льдины. Вот какая, оказывается, квартира у нас!

Хочется поделиться этой новостью с дочкой. И происходит некое раздвоение — на правду жизни и правду сна. Ведь должна ж она знать, что у нас за квартира? Что же я вдруг к ней ворвусь? Но... я вдруг задыхаюсь от восторга! Среди белых льдин гордо плывут белые лебеди. Самый большой — впереди, за ним — поменьше, по убыванию. Бежать к ней? Вдруг она этого не видит? Тут лебедям навстречу плывет еще шумная стая белых уток, они перемешиваются. Сейчас, чувствую, все исчезнет! Хотя бы сфотографировать, чтобы утром показать это чудо ей. Включаю фотоаппарат. Смотрю на экранчик... Восторг! К белым уткам и лебедям еще добавляется белый пароходик, который весело идет чуть вдали, завершая картину. Нащупываю кнопочку, жму. Кнопочка погружается... но щелчка почему-то нет. С восторгом — и примесью отчаяния — я вижу, что к высшей гармонии добавилось еще одно: на подоконнике из прозрачного стакана свисают в две стороны холодные белые шарики подснежников. Снять? Или позвать дочь? Нажимаю кнопку, она «утапливается», но щелчка нет!

«Ну что, батя? Не получается?!» — ехидно спрашивает она у меня за спиной. Единственная, кто говорила мне «Батя»... теперь никто уже больше не скажет.

Рассказать Фоме этот сон?! Но мое отчаяние ему ни к чему. Он пригласил меня «на свое». Его дочь — в Америке! Ай-яй-яй.

— Жениться надо тебе!

— Кто я такой, чтобы жениться?! — куражится Фома.

— Что значит «кто?» Граф!

Действительно, было у него такое прозвище в школе и в институте, образовавшееся из простой русской фамилии Евграфов.

— Кто теперь помнит об этом?!

— Тогда хотя бы поедем скупнемся?

Всегда лучший выход нахожу!

— Ет можно! — почесав голову, согласился он.

Хоть это!

— Встал! — торжествующе произнес Фома, въезжая между машин, и тут же раздался легкий скрежет. Мгновенно с озера, маняще поблескивающего за соснами, примчался здоровый парень в плавках, с полотенцем, накинутым на плечи.

— Вы поцарапали мне машину!

— Ну давайте посмотрим! — сказал Фома.

К счастью, парень был с виду вполне приличный, даже благородный, в дымчатых очках.

— Вот — царапина! — ткнул пальцем пострадавший.

— Где? — Фома надел очки и стал всматриваться. — А.

Сквозь очки действительно можно было разглядеть на бордовом крыле джипа черточку, но неглубокую, такую можно сделать и спичкой.

— Может, договоримся? — сказал Фома.

— Ремонт крыла обойдется в девятнадцать тысяч!

Ну что ж... Предстоит, видимо, сразиться, кровью умыться? Но Фома мою руку придержал.

— Нет уж, вызывай ГИБДД. Будем разбираться со страховкой! — сказал «страдальцу» Фома.