Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [журнальный вариант]

С соседнего, тоже песчаного холма слепит сиянием крестов кладбище — рукой подать. Тополь там уже полностью спеленут паутиной, как саваном. Блестит. И ты исчезнешь в этой паутине, как мотылек! Исчезнуть в этой жаре и блеске кажется нестрашным и естественным. Нежными щекотными лапками насекомых природа осторожно пробует тебя, разминает… Ну хватит! Смел с лица и плеч эту нечисть. Ветерок! Наслаждайся, пока эти лапки тебя не оплели.

Над водой витают, блестят леска и паутина. Я прислонился к березе, у который мы обнимались с Варей. Гладил атласный ее (березы) бок. Вдруг вздрогнул. Торчали крылья! Свесился. Стрекоза! Абсолютно застывшая. Но прекрасная! Длинный лазоревый хвост с желтыми запятыми. Корпус металлически-зеленоватый, с отливом. Глаз — как стеклянный капот истребителя, с серо-багровым переливом, но мертвый. Осторожно потянул за крыло. Вся пружинит. Но не отцепляется! До весны?

Подул широкий ветер, и весь простор до горизонта стал серым, рябым, грустным. Познакомились с ней на этом берегу! Примчалась на велосипеде. Я обомлел от ее красоты — а она мгновенно переоделась и кинулась к воде. Сейчас искупается и так же стремительно умчится.

— Стойте! — вскрикнул я. Она обернулась. Что говорить? Я показал на небо. — Пусть тучка пройдет!

— А! — Она весело махнула рукой, кинулась в воду — и тут же вынырнуло солнце и рябая золотая дорожка протянулась к ней по воде!

И всегда, когда ни появлялась она, в любую погоду, солнце летело за ней, как шарик на ниточке, и все начинало сиять!

Обнимались с ней, я опирался спиной вот на эту березу, склоненную к воде. Теперь суровая, «вороненая» ветром гладь — и нигде ни души, вплоть до редкого леса на дальнем берегу. «Здравствуй, грусть!» Мы все когда-то читали этот роман. Да, жизнь прошла… не мимо, конечно, но — прошла.

О! Наша уточка! И на всем суровом просторе — одна. Сердце сжалось! А где же детки ее? Улетели?

Оставляя за собой гладкий треугольник среди волн, устремилась ко мне. Узнала?.. Да как же, прям уж к тебе! Какая — «наша»? В лучшем случае внучка ее!

Жаль только, хлеба нет! Сунул руку в карман. Как — нет? Полно сухих крошек. Бросил всю горсть. Вода вдруг словно закипела, какими-то узлами пошла. Это рыбы отнимают хлеб у нашей одинокой уточки! Их-то уйма, а она одна! К тому же с мерзкими криками налетели чайки, стали у нее под носом хватать с воды хлеб. Бедная! А где же детки ее? Я поднял камень, швырнул. Целил в чайку, а попал в уточку. Почти! Камень плюхнулся в воду, а она с протяжным кряканьем чуть отлетела, шумно бороздя лапами воду, и снова села. И тут из-за маленького мыса, мелькая в воде красными пятками, быстро подплыли два селезня, два богатыря, грудью поперли на меня: «Что, дядя? Какие проблемы? Хочешь схлопотать?» — «Нет, нет, ребята! Все нормально! Просто стою!» С такими богатырями лучше не связываться. Заклюют. Залюбовался голубыми воротничками на их шеях. Сынки? Или ухажеры? Оба варианта чудесны.

Дунул ветер, и с деревьев полетели на темную воду желтые листья, тонкая кора и какие-то семена на вращающихся, как пропеллер, прозрачных пленках. Вся плавающая семейка принялась их дружно клевать. Как же все слаженно в природе. Почему — не у нас?.. О! Вот и мне корм. Рухнул в мягкий мох на колени. На кочке, среди мелких глянцевых листиков, — круглая красно-белая брусника. Пятерней прочесал кустик, собрал все в кулак, раскрыл ладонь. Осторожно дунул, сдувая листики, глянул — и горстью в рот. Ягодки поскрипывали на зубах. Как водится, после заморозков уже сладкие, хотя и с хвойной кислинкой. О! А там — еще больше! Прям на коленях «пробежал» до соседней кочки, словно боялся, что кто-то меня опередит. Торопливо ел горстями, лишь выплевывая мелкие листочки. А сам уже наметил — дальше, помчался туда на промокших коленках. Во жизнь! От впечатлений — и от прохладной свежести — кожа моя, я чувствовал, разгорелась, дыхание сделалось сладким и глубоким. И — тормознул. Вот это встреча! Груздь! И какой! Чуть не со сковородку. За сковородку можно и принять: мощный круг чугунной расцветки, крепкие края загнуты внутрь. Ну, здравствуй, груздь! Начали с ним бороться. Пытался открутить ему башку, крутил, как баранку автомобиля, но он, уже прихваченный холодом, звонко скрипел, но не ломался! Я отпрянул, утер пот. Правильно, груздь!

Беда брезжила весь день и настигла вечером. Я сидел на крыльце, а Валентин, уверенно крестясь, шел на меня как на нечистую силу:

— Как ты мог?!

Вопрос непростой. Всегда я крепким пушкинцем был. И сделал немало, ему ли не знать? Но — вот…

— Как ты мог?! — повторял Валентин. — Я и левобережниками руки не подам! А ты — к Дантесу поехал!

— Ну… и Пушкин к нему поехал, — пробормотал я.

— Нет! Это уже слишком! Я тебя защищал как мог, но — увы! — развел руками.

От кого это, интересно, он меня защищал? От себя?

— Все! Это конец! — сокрушался он.

— А тебе никто и не нужен, кроме себя самого! — вырвалось у меня.

— Мне прежде всего нужна справедливость!

— И в чем она, в данном конкретном случае?

— Она всегда — одна!

— Вот тут ты обшибаешься! — я мягко сказал.

— Ну ладно. — Он на минуту задумался. — Поскольку я обязан тебе по жизни, могу посоветовать только одно: исчезнуть!

— Завтра как раз в город уезжаю! — обрадовался я. — Годится?

— Ты еще можешь шутить? А положение твое… катастрофично! С таким пятном лучше не жить! Дантесу руку подал!

— Маленько не дотянулся…

Но он словно не слышал.

— Все, что могу сделать для тебя, — устроить в одну приличную клинику. Там все будет достойно!

А после подтянется Жос с его ритуальными товарами и услугами!

— Ладно, посмотрим, — я уклончиво сказал.

И он, до глубины возмущенный, уехал.

Какой-то тип ухватился за кол в нашей ограде, стоит. Я щурился против солнца и вот разглядел. Жос, ясное дело, кто же еще? «Хозяин! Трубы горят!» Потушим его пожар.

Почему-то они с Валентином по отдельности предпочитают ко мне ходить, каждый со своей правдой, и доказывают ее, поливая друг друга. Выбрали меня полем своего боя, нет чтобы сражаться между собой или хотя бы вместе прийти, экономя мое время.

— Ну, сколько тебе сегодня надо? — Я подошел. — Сколько?! Ты что-то скромно назвал. Что так? Ведь все равно не отдашь.

— Отдам-м! — Жос промычал.

Отдаст, видимо, товарами и услугами, но, учитывая место, где он теперь работает (на кладбище), те товары и услуги страшно себе представить!

— Когда?

— Сейчас!!!

— У меня только крупные! — я сказал.

Дантесоведам только крупными платят.

— Годится! Пошли!

Вдоль дороги стояли деревья, обмотанные паутиной, как коконом.

— Тля работает. Скоро все зашнурует. — Жос пояснил.

Вдали показался знакомый песчаный холм. Взошли с ним на кладбище.