Валерий Попов - Плясать до смерти [Роман, повесть]

Но «собачья жизнь» легкой не бывает... Напрасно я подолгу ласково беседовал с Настей: огонек мести так и не погас в ее глазах!

— Еще старинную брошку носит!

Обвинение на первый взгляд странное, но я Настю понимал... хоть и не одобрял.

Да, злоба обостряет взгляд, уточняет слова. Отчасти ею любовался. Даже кончик изящного носика у нее самостоятельно двигался, как у Нонны. Но у той, как правило, от веселья и алкогольного предвкушения, у Насти же — в предчувствии мести! Надо ее вытаскивать — так не проживешь. Острие атаки, я чувствовал, она направляет на школу! Завышенные требования к окружающему — обычная уловка лентяев: мол, что можно сделать при столь низменной жизни благородному человеку? Лень в обличии благородства. Это нужно разбить!

— Ну что тебе, Настя, эта Анна Сергеевна? Почему она тебя так волнует? Да бог с ней... или даже черт! Ты сама, главное, будь безупречна, и никакой черт ни черта с тобой не сделает! Па-ни-ма-ешш?!

Не совсем! К пятеркам-ковшам, мы их зашифрованно называли с Настей «Большая медведица», стали подплывать и забытые было «лебедушки».

— Настя! Как же ты так?

— А ты бы попробовал с ней! — мстительно щурилась. Мол, чего можно ждать от женщины, которая топит своих щенков? От нее даже позорно пятерки получать!

— Настя! Не путай одно с другим! Эта... Серафима Георгиевна, или как ее, исчезнет навсегда, не думай столько о ней! А лебедушки — те останутся и испортят тебе жизнь! Мстишь не ей, а себе!

— Я и не собиралась ей мстить! Это она мне за что-то мстит!! Я учила! — цедила Настя тоном уже настоящей опытной двоечницы. Образ тот неожиданно оказался привлекательным.

— ...Учусь? — услышал ее телефонный разговор за дверью. — На пятерки и двойки!

Лихо. Кокетничает перед Тимом? Ясно. Сложила свой имидж талантливой хулиганки: живу, как хочу.

— Каких больше? — захохотала. — А я еще не решила!

Ничего. Решим.

— Слушай! — весело сказала она, выходя. — Тимчик говорит, завтра в Доме писателя фильм «Асса» с Витюшей Цоем, но Тимка сказал, только для своих. Сможешь? — с надеждой уставилась на меня.

— Если двоек больше не будет — ка-ныш-на! Ну всё, Настя! Заниматься!

— Слушаюсь! — насмешливо отдала честь.

Столкнулись на мраморной лестнице. Настька засияла, но Тим ее не заметил. В зале было битком. Вдруг увидели три места с положенными на них бумажками. Еще чего! Скинули, сели. Настька сразу начала вертеться, высматривать, и вот увидела — на два ряда сзади. Стала махать, но Тим вроде не видал, потом небрежно помахал пальчиками. Погас свет, Настька не столько смотрела модный молодежный фильм, сколько старалась реагировать на разговор в том ряду, надо отметить, довольно громкий и хамский. Пару раз даже хихикнула под их шутки, не совсем уверенно: причастна ли?

В гардеробе, в толпе, маялась — ждала его.

— Вы можете подождать? Мы с Тимкой договорились, ясно вам?

Тим со своими приятелями-пижонами мимо прошел.

— Эй, друг! Не забывайся! — Нонна довольно резко остановила его.

— Ну как ты, Тимчик? — робко Настя спросила.

— Спасибо. Хорошо, — смерил взглядом ее.

— Скорее бы лето, чтобы в Елово, на нашу дачу! — мечтательно проговорила она. При слове «нашу» Тим изумленно поднял бровь.

— А сейчас ты не в Елово разве живешь? — Он осмотрел Настю.

— Почему? — растерялась Настя.

— Да одета ты как-то... по-еловски, — сказал он и прошел.

— Ну всё, Настя! Пошли! Мы торопимся! — вывела ее из оцепенения мать.

Настя, конечно, очень переживала. Все ее мечты были связаны с летом, с жизнью на даче, теперь общей... или нет?

И вот — получила.

— Настя! Не стоит расстраиваться, если кто-то там где-то не того. Па-ни-ма-ешш? Главное — сама!

Настя вдруг резко поднялась, с бряканьем сняла поводок с гвоздика. Рикки стал отчаянно прыгать, падая со всей высоты с таким стуком костей, словно хотел продемонстрировать, что при таком счастье и костей не жалко.

Грохнула дверь.

Характер бойцовский, отцовский!

Не возвращалась долго. Мы волновались, хотя понимали, что ей это нужно — «выбегать» горе, высушить слезы. Очень поздно пришла, но не успокоилась.

— Ну что же мне делать, папа?!

— Всё, доченька! Всё, что может помочь!

Пес со стоном и стуком костей рухнул на пол.

И во что он превратился за эти годы! Из кудрявого шкодливого весельчака — в грязное, измученное создание со страдальческими глазами!

Сначала считалось, что это он убегал, гонимый пагубной страстью, и Настя гонялась за ним. Но с каждым годом всё кренилось в «наоборот»: это Настю гнала пагубная страсть, а бедного пса она волокла за собой, как прикрытие!

— ...И что же, Настя, до часу ночи ты никак не могла его поймать?

Молчала, глядя исподлобья.

— А ты бы попробовал с ним, — мрачно проговорила.

— Я-то пробовал. Вообще с трудом уговорил его выйти из дома, а когда повел на дальний пустырь, он заскулил и стал упираться: не хочу в этот ужас, хочу домой. Так что, Настя, всё ясно!

— Что ясно тебе? — Она гордо вскинула голову. Ну просто комсомолка на допросе в гестапо. В комсомол, правда, так и не приняли ее. Она презрительно говорила, что с этой организацией в школе давно покончено, но я-то узнал, что это не так.

Я теперь многое с запоздалым сожалением узнал! Теперь по субботам я ждал Настю у школы. Представляю, как бы я маялся перед одноклассниками, если бы меня в десятом классе встречал отец! Теперь сам маялся, как отец: ходил, ожидая звонка, по утоптанному физкультурой полю под окнами школы-стекляшки, потом соображал: глядят и смеются! Прятался, отойдя на сто метров, в детский теремок.

Дожил, весельчак! Что у меня могут быть планы на этот день, это можно отбросить. Какие могут быть планы у меня?! Всё мое подмято. Кто я такой? Это раньше, до Насти, я был кем-то, а теперь... подметала! Завуч сказала мне, что лишь на таких условиях, при моем постоянном надзоре, Настю оставят в школе. Только так! Где тихая, робкая девочка?

Когда я говорил ей, что надо попробовать всё для успеха, имел ли я в виду действительно всё? Но где здесь — успех?

Все уверения мои, что жизнь отличников легче всего, а мучаются, наоборот, лентяи, не воспринимались ею. Специально, можно сказать, написал «Похождения двух горемык», про несчастных двоечников. Смеялась, но к себе почему-то не отнесла. Ее вдохновляла, скорее, эстетика «Молодой гвардии»: борьба не на жизнь!

— Брось, Настька! — успокаивал ее я. — Школа — это так... Детский сад! Береги нервы — пригодятся.

Недавно заспорила с Анной, вернее, поймала ее: под каким небом — Аустерлица или Бородина — лежал и высоко мыслил раненый Болконский. Причем Настя оказалась права!

— Да, я потом справилась по учебнику, — с достоинством проговорила Анна, когда я к ней подошел.