Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

— Ну ладно, присядем, — тяжко вздохнул.

— О, Люська! Сколько женихов тебе батька привез! — крикнули из угла. Федя своими глазками-буравчиками туда пальнул. Больнее, видимо, не было темы для него.

— Только не с твоими! — буркнул Федя, и мы сели за другой стол.

К нам приблизился изысканный бармен — набриолиненный, прилизанный, холеный, держа руки с ухоженными пальчиками перед жилеткой, словно брезгуя тут к чему-либо прикасаться. Обменялся взглядом почему-то со мной: мол, вы же понимаете, как я ко всему этому отношусь! Почему-то именно мне доверил это понимать.

— Здравствуйте, Федор Кузьмич! С прибытием! — вежливо приветствовал Федю. — Наконец-то я вижу тут интеллигентную компанию!

А мне казалось, что мы выглядим как бродяги.

— Могу я вас угостить?

Помедлив, Федя кивнул.

Бармен грациозно удалился за кулисы и вскоре торжественно выплыл с подносом, на котором стояли две бутылки пива и брякали фужеры, чистые и красивые, совсем не такие, как у прочей шантрапы.

Он бережно все расставил и культурно, по полфужера, налил.

— Все... Пошла коррупция! — Федя усмехнулся.

— Во, угощает будущего тестя! — донеслось из-за угла. Переглянувшись с Федей, нашей даме бармен налил чуть-чуть. И столько же Коле-Толе.

— Адекватно налей! — Коля-Толя подвинул свой фужер. Бармен проигнорировал эту бестактную просьбу, словно не слышал ее.

После первой порции все закружилось, навалился общий шум, жара. Дальше все помню лишь урывками.

— Ну что, добился своего, Серж? — сильно раскачиваясь на скамье и, видно, не замечая этого, говорил Федя. Маленький чубчик, оставшийся на его голове, буйно растрепался.

— В каком плане? — Бармен обиженно отвел назад аккуратную свою головку. — А! Вы в смысле комнаты Семена Георгиевича? А не имею права? Прикажете каждый день мне из Кузьмолова мотаться? Извините — не то положение у меня сейчас. И мои родители, извиняюсь, ленинградцы... в отличие, может быть, от ваших... Так что прошу не обижаться на меня. Я все сделал через нотариуса! И если вы хотите вопрос этот в корне порешить, — то я на вашей Люсе жениться готов — я уже говорил вам это. Еще до того, как комнату Семена Георгича оформил. Тогда вся квартира будет... наша. — Последнее он произнес как-то не совсем твердо.

— И отравит тут же! — донеслось из угла.

— Отвали, жених! — Федя рявкнул.

— Ну видите — вы сами все делаете! — удовлетворенный тем, что мирные переговоры сорвались не по его вине, Серж поднялся. — А что я немножко там... перестроил — так не жить же в хлеву, за такие деньги, я извиняюсь! — Говоря «в хлеву», он вполне откровенно глянул на Люсю: мол, понимаете, откуда хлев!

Потом он вдруг, горячий и тесный, оказался рядом со мной, прижав к грязной стенке (почему-то четко выбрал меня), и стал горячо и обиженно говорить (как самому понимающему), что ему тоже нелегко. Разговор тонул в общем гвалте, все, включая наш экипаж, расслабились, шумели... ну просто дом родной!

Бармен Серж поведал мне, что здесь ему душно, он задыхается. На самом деле он давно уже занимается большими делами — плитка, щебень, а барменом работает лишь из жалости. Не уточнил, правда, из жалости к кому: к нам или к себе? Я малодушно ему поддакивал. Его тоже можно понять!.. Как и всякого. Из-за моего малодушия он и выбрал меня. Но что делать? Я не впервые в себе это замечал: безошибочно выбирают, чтобы терзать!

— Пейте — мне не жалко! — Мелькнула третья, четвертая бутылка. Бармен Серж, как мельком заметил я, тоже немножко порастрепался.

— Ну, все! — Федя вдруг жахнул по столу. — Пойдем глянем, что ты там наворотил!

— Каким образом? Я же на работе! — гордо откинулся Серж. Федя поднялся. — Но могу рассказать... Мне лучший дизайнер делал!

Федя тяжело сел.

— Вот! — Бармен стал хватать из пластмассового стаканчика почти прозрачные треугольные салфетки. — Вот... — Вынул из жилета серебристую ручку, стал чиркать на салфетке, как бы волнуясь (а на самом деле, как показалось мне, чтобы ничего не было понятно). — Тут так... и так. Ясно? — Отодвинул салфетку, как Пикассо, сотворивший шедевр.

— Ничего не ясно, — Федя проворчал.

— Но вы же не дизайнер!.. Ну глядите еще! Поймите — солидно вложившись, не мог же я оставить этот... хлев, — снова не удержался от обидного слова и взгляда на Люсю! — Обустроил кое-что. «Шкаф», в котором Семен Георгич жил, — вы же знаете, он сам так его называл, — расширил немного... вот тут... Такая вот теперь моя комната! — Как усталый гений, кинул ручку на лист.

— Не понял... А как же... коридор? — произнес Федя. — Нам теперь... через твой дизайн... через твою комнату, что ли, ходить?

— Нет уж — вот этого не будет! — поджал губы Серж. Люся сидела потупясь. Бармен гордо молчал: мол, я сделал что мог и как мог, а уж за ваши глупости сами отвечайте.

Молчание было долгим. Мне вдруг почудилось, что весь зал затих. Хотя это навряд ли.

— Ладно... есть один вариант, — кротко вздохнув (мол, глупость делаю!), сказал Серж. — Вот, — снова зачиркал ручкой. — Высота комнаты эта нелепая мне ни к чему. Короче — ставлю натяжной потолок. И тут вот — между натяжным моим потолком и старым — пространство... полметра почти...

— И что? — произнес Федя.

— Можете здесь проходить... положите досочки, сколотите, чтобы потолок мой не рвать. И — вперед! — Даже осклабился. Впервые что-то бандитское мелькнуло в нем.

— На карачках? — Федя проговорил.

Серж дернул плечиком: мол, это уж не моя проблема... я и так глупость делаю ради вас.

— Ну спасибо... — заговорил Федя. — По потолку я пока как-то не хожу. И Люся тоже. На карачках, конечно, приходилось передвигаться, не без того. Но то — по собственному желанию, а не так!

— А как же в армии, Федор Кузьмич? — Серж примиряюще улыбнулся.

— А армию ты не трожь! — Федя резко поднялся. — Пошли!

Мы все последовали за ним, и даже Коля-Толя, уже было слившийся с соседней компанией, встал и пошел.

В углу двора, у дверки на лестницу, были сложены аккуратной горкой тугие серебристые мешки, явно иностранные... Против таких не попрешь! Мы стояли молча. Из дверки выскочил мастер, в строгом комбинезоне, весь, до бровей, покрытый серебристой цементной пылью, — но, несомненно... негр. Почему-то это особенно подкосило Федю.

— Почему негры-то? — пробормотал он убито. — Своих, что ли, нет?

Люся виновато вздохнула, словно и в этом была ее вина.

Увидев нашу неказистую толпу, мастер встревожился. И его можно было понять.

— Гоу! Гоу! — Он замахал черной, с желтой подпалиной, ладонью.

— Нет уж! — прорычал Федя. — В моем отечестве посторонние мной командовать не будут!

И мы пошли напролом. Отодвинув мастера, поднялись по старым стертым ступеням, усыпанным серебристой пылью, до верхнего тупика лестницы. Старая ветхая деревянная дверь стояла, прислоненная к стенке, в глубине мелькали в дымке стройные африканцы, пилили и скребли. Мы вошли. На нас они даже не посмотрели. Менялись времена: на смену бурному, порой трагичному стилю общения хозяев и работников шел абсолютно индифферентный стиль. Даже языка не надо знать. Зачем? Только отвлекает! Так называемый натяжной потолок, съедая почти половину высоты, еще, видно, не натягивался и потому колыхался, как парус.