Валерий Попов - Комар живет, пока поет [Повести]

Разгоряченный, вернулся я к бате.

— Неужели ты — ученый, наблюдатель — не заметил еще, как на нее твои лекции действуют?! — вскричал я.

— А почему это? — воинственно произнес батя.

— Не знаю — почему! Тебя просто результат не убеждает? Обязательно надо рассказать — почему?! Теория нужна?! Ну так мы не доживем... до твоей теории!

Мы яростно глядели друг на друга.

— Я думал об этом, — заговорил наконец отец. — Видимо, объяснение такое: это нужно мне. Должен я чувствовать, что не совсем старик. Чувствовать еще свое упрямство... если не правоту. Побеждать кого-то должен... если не убеждать! Конем еще себя ощущать... хотя бы с вами. Па-ны-маешь? — Виновато улыбаясь, он взял меня за запястье.

— С ней-то зачем? — сказал я. Мы посмотрели в сторону комнаты.

— Эх, товарищ Микитин! — произнес он свою любимую присказку. — И ты, видно, горя немало видал! — Он полуобнял меня за плечи.

— Хорошо! — Я вывернулся из его полуобъятья. — Если ты побеждать хочешь — побеждай меня!.. Слабо?

Мы, улыбаясь, смотрели друг на друга. Послышались легкие шаги, и вошла Нонна. Села.

— Извините, — проговорила она. — Я виновата. Все будет в порядке.

Мы весело дообедали. И лишь когда я воровато притянул к себе арбуз, эту бомбу, подкинутую диверсантами, чтобы немедленно выкинуть его подальше, и полетели вновь эти полуневидимые мушки, батя все же не удержался:

— Да... дрозофила мелеогастер... Много генетиков через нее пострадало! — проговорил он и глянул на меня орлиным оком: все-таки сказал!

Но тут и Нонна уже набралась силенок для реванша. Она встала, задорно подбоченясь, напротив отца:

— Вот ты все время рассуждаешь о высоких материях. А помидоры — и не очень, кстати, хорошие — из Аргентины везут уже! — Она подняла тоненький пальчик. — Ты не согласен с этим, наверное... но ведь ешь! — Она воинственно уставилась на него.

— Конечно, не согласен... после того, как съел! — добродушно пошутил батя, и мы засмеялись.

Перемирие! Теперь можно заняться чем-то другим. Не купанием — такое даже представить дико!.. Работой!

Изрядно уже обессиленный, я плюхнулся за стол. Вот где сейчас действительно жарко! Семейные неприятности, интриги, обманы, нищета — все это мелочи по сравнению с тем, как тут тебя бьет! Дикая кошка, русская речь, так треплет, швыряет, кидает! Какие там кавказцы! Какой там Кузя с его хитростью... Это все — милое дело! А вот тут — это да! Дикая кошка, русская речь, — вот та треплет так треплет! Все последние ночи поднимала меня, кидала к столу: запиши, сволочь, а то забудешь! Пытаюсь спрятаться в сон, бормочу: «Не забуду, честное слово!» — «Нет, запиши!» Утром встаешь, покачиваясь, — и снова Она: что тут накорябал, что за ночной бред? Разбирайся! Вот кто уж действительно бьет так бьет! Уже солнце всю комнату прошло — не отпускает она! Привинтила к стулу! Наконец вроде бы оторвался, пошел, покачиваясь, к мосткам, хлебнуть озона... К-куда?! За шиворот — и к столу! Сиди. А то вот эту фразу записать забудешь!.. Какую, спросите вы, фразу?.. А вот эту, которую вы сейчас читаете!!

Уже солнце тонуло в озере, когда я выполз на скамейку, отдыхивался. Смотрел, как Нонна разговаривает с маленькой собачкой, коротконогой, с сосками, метущими пыль. Собачка снизу вверх задумчиво смотрела на Нонну, а та, грозя пальчиком, говорила ей:

— Сейчас я дам тебе немножко, но больше ты сюда не приходи — видишь, Анчарик волнуется!

Огромная башка Анчара моталась над изгородью, в глазах были боль, недоумение: что же это? Измена их любви?

С умилением я наблюдал эту идиллию — но, похоже, время идиллий ушло навсегда! Подняв глаза от маленькой собачки, я увидал, как по песчаному нашему переулку чопорно шествует строгая женщина в очках... явно по мою душу! Что там еще? С Настей теперь что-то случилось? Я встал.

— Пойду немного прогуляюсь! — пробормотал я и, выйдя за калитку, быстро пошел навстречу судьбе. В калитку, во всяком случае, не стоит ее впускать!

Мы пересеклись на середине переулка. Она уже вполне благосклонно кивнула мне:

— Вас к телефону!

Да будь проклята и эта пруха — благосклонность ко мне женщин! Сидел бы тупо, отдыхал!

— Не сказали кто? — осведомился я светски. Мол, наверняка откуда-то из высших сфер, замучили своей лаской, надоели.

Она многозначительно пожала плечом, улыбнулась... «Услышите!»

Что может быть? Я мысленно развернул перед собой веер возможных неприятностей... Эта?.. Или эта?.. Какая получше? Боюсь, что-то с Настей теперь!

Мы шли, мило улыбаясь, через проходную ДРСУ, через широкий асфальтовый плац, заставленный бездействующими скреперами и бульдозерами.

— Вы видели вчера этот ужас? — слегка кокетничая, возмущалась она.

— ...М-м-м... Что вы имеете в виду?

— Ну, по телевизору... У Сванидзе!

— О да! — понимающе улыбался я.

Не видал я никакого Сванидзе и даже забыл немножко о нем — своих ужасов хватает!

— О да!

Мы, интеллигентные люди, должны поддерживать друг друга, говорить и улыбаться... даже по дороге на казнь! Какая именно меня ждет?

— Прошу вас!

— Благодарю вас!

Она тактично, интеллигентно вышла. Да уж, моей реакции ей лучше не видеть! Трубка-двустволка, отражаясь, лежала на полированном столе. Чем вдарит?

— Аллеу? — вальяжно проговорил я (наверняка подслушивает).

— Здорово, пузырь! — сиплый голос... Господи, да это Иван! Уже легче. Особых бед от него вроде не жду... кроме тех, что уже случились.

— Да... слушаю, — проговорил я строго. Чтобы не поняла дама, что звала меня из-за какого-то пустяка.

— Соскучал я по тебе!

— Я тоже! Куда ж ты пропал? Когда приедешь?! — кричал я.

Отличный разговор, особенно на фоне того, что пугало раньше.

— Да ну, — зевнул Ваня, — надоело мне там!

А как же дети Юга?.. Жгут в его усадьбе костры, слегка приворовывают. Не важно?

— Слышь, у меня дело к тебе...

Я уже радостно, с облегчением сел на стул, вытер счастливый пот... Любое его дело — это не дело!

— Случайно узнал — тут на какую-то премию выдвигают меня... «Крашеный ангел», что ли... не слыхал? Ты вроде все знаешь?

Я-то знаю. Но как-то неохота рассказывать ему.

— «Чернильный ангел», — все же выговорил я. — «За творческий вклад в дружбу народов».

— А-а-а, — проговорил задумчиво, видимо соображая, когда же он внес этот вклад и куда.

— Так что... поздравляю, — от души сказал я. Измученный борьбой, я и тут подозревал поначалу подколку, подковырку... но раз он со мной простодушен — я тоже.

— Приезжай, выпьем! — сказал я вполне искренне. А что? И выпьем! Должен же я быть когда-то и буйным!

Вытирая пот, я вышел на улицу... Слава богу — живой!

И тут я увидел, что по переулку, бодро переставляя тоненькие ножки в розовых тапочках, поднимается жена с кошелкой в руке.