Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

Луша внезапно спрыгнула на пол.

— Ч-черт, ч-черт! — закричала она, грохнулась на колени и стала креститься.

Я последовал ее примеру — что же мы, люди некрещеные? Хотя этого конкретного черта я знал, да и она — тоже... И разговаривать бы с ним надо более резко, а не бить поклоны на холодном полу, в четвертом часу утра...

Но раз история, которую мне предстояло воссоздать, будет насыщена греховной символикой, стало быть, необходимы и бурные покаяния, без покаяния и бандиты не примут: и у них есть свои моральные императивы.

Некоторое время мы усердно били поклоны, потом их темп стал замедляться.

— Теперь мне нечего от тебя скрывать, присаживаясь на уголок кровати, проговорила она. — Моя жизнь ужасна, ужасна! — она спрятала лицо в ладошки. — И началось все это очень давно.

— Это когда... с капитаном? — деликатно осведомился я.

— Значительно раньше — в начале века!

Ого!

— Моя прабабка была монашкой... из дворян. В революцию в ее монастырь ворвались пьяные чекисты, и их главарь изнасиловал ее!

«Ну, спокойно, — хотел сказать я Луше. — Ты-то при чем?»

— Потом у него была семья, — скорбно продолжала она. — И его правнук, прямой потомок... и был тем самым капитаном!

— Да-а-а... Ну и что?

— Теперь дьявол во мне, дьявол! — застонала она.

И мне, видимо, предстоит его изгонять? Я понимал, что вся эта бурная сцена предназначена, чтобы возбудить мою угасшую нервную реакцию, но боялся встретиться с ней взглядом: она не увидит в моих глазах нужного потрясения. Не жалко прабабушку? Прабабушку жалко, а вот правнучку почему-то нет. За прошедшие эпохи могла бы и поумнеть!..

— Анатолий и был... этим капитаном! — закончила она.

Вот тут меня действительно немножко качнуло. Конечно, всю его бурную судьбу мне было не объять. Помню: учился в мореходке, ходил курсантом... Но когда же он побывал капитаном? Во всяком случае — до работы в пионерлагере, после я всю его судьбу знаю четко. Получается, она приехала к нему пионервожатой в лагерь «Артем» уже после всех ужасов, сделанных с нею? Оригинально...

Я потрясенно молчал.

— Бе-е-е! — голова Тохи всунулась прямо сквозь дверь. Луша резко вскочила, заправила крестик в ложбинку, где он уютно устроился, быстро оделась и оскорбленно вышла. Надеюсь — ее обиды относились к Тохе, а не ко мне? Хотя чувствовал, что почему-то — и ко мне, что и мне в этой истории крепко достанется — для того и приглашен. Я настолько расстроился, что тотчас уснул. Проснулся я бодрым, отдохнувшим, почти ничего не помнившим. Отличная каюта, солнечное море... Стюард в белой куртке почтительно собирает посуду со столика, приглушенно бренча. Оделся, вышел на воздух. Энергичен, подтянут, уши чуть оттопырены попутным ветром... На широких палубах — свежий соленый воздух и... несколько загорающих в шезлонгах. Не сразу я вспомнил, как здесь оказался. Прозябание в бедной квартирке на краю болот после трагической разлуки с любимой музой, отчаяние и тоска, попытка флирта с другой музой, и снова отчаяние, и — спасительный звонок, пленительный Лушин голосок, когда уже все надежды на счастье были потеряны... И вот я здесь!

Я с наслаждением посмотрел вокруг: какой простор! Наконец-то я вырвался из тесных стен, давивших на меня! Солнце, как гений, в лабиринте облаков искало и находило самые неожиданные сияющие ходы!

Глядя сквозь огромные стекла салонов, я вспомнил, что нахожусь в развлекательном бизнес-туре, где под солнцем и над морем делаются «большие» дела. Я обратил внимание, что даже металлические наконечники брандспойтов, сверкающие вчера, сегодня были сняты и, видимо, проданы. Одним словом, ну-вориши!

Я зашел в ресторан, позавтракал. Молоко и ко-ко-ко! Обстановка была приятная: бутерброды, бабы, но Луши видно не было. Я с нараставшей тревогой чувствовал, что в ее отсутствии наличествует некая обида: не оценил ее страданий, недовосхитился их мощью и глубиной и теперь пупком чуял — за это меня ждет жестокая расплата.

Не стоит ли вообще столь циничных, равнодушных людей сбрасывать за борт?! — такой приговор я с ужасом читал в ее поведении. Она-то надеялась, что ее поймут, ворвутся среди ночи со сценарием, написанным кровью (специально же отворила мне кровь, избороздив спину)... А я вместо этого тупо и даже с удовольствием спал! Да, расплата близка, зарплата — далека, если она мне вообще-то полагается за мой цинизм!

Хмурого Тоху я нашел в баре, абсолютно одинокого. Ну что? Отведаем жути? Я уже был — морально и физически — готов ко всему. Тоха выглядел сильно усталым. Еще бы, после всех метаморфоз, которые с ним приключились!

— Как ты после вчерашнего? — я положил ему руку на плечо. При этом имелось в виду все — он мог выбрать любое происшествие по вкусу: появление в виде громыхающей тучи и «бебекающей» головки, в конце концов, просто «перебор» на этом же мягком табурете у стойки.

— За всех приходится пахать! — нервно произнес Тоха, не уточняя, за кого за всех.

Красавец бармен кивнул мне, засверкал шейкером, что-то смешивая, потом, позванивая льдом, наполнил тонкий бокал чем-то нежно-зеленым, в цвет окружавшей нас растительности тропических пальм, и пустил бокал по черному стеклу стойки. Бокал проехал метра полтора и «влип» точно рядом с моей рукой! Снайпер!

— Моя заморочка... называется «Сеновал»! — не без гордости проговорил бармен.

Я пригубил... Да, действительно: аромат свежего сена, привкус хвои. Скорее, не «Сеновал», а «Лесоповал». Я сказал об этом бармену, он усмехнулся.

— Сколько с меня? — я полез за пазуху. Бармен с отвращением махнул рукой. Что... все так хорошо? Или все так плохо? Не понял.

В бар, качая серьгами по полпуда, отрешенно вошла Луша, даже не посмотрев в нашу сторону.

— О, проснулась уже! — воскликнул я.

Она тяжело вздохнула. В смысле: но кто-то должен и работать!

— Ну что, Андрюш? Все болеешь? — проникновенно спросила она у бармена, хотя фраза явно предназначалась нам. Мол, вообще-то она человек чуткий и добрый, помнит, кого как зовут и кто чем болен, и лишь такие мерзавцы, как мы, не стоим даже поворота ее головы!

Бармен несколько удивленно ответил ей, что никогда ничем не болеет, но она понимающе покачивала головой, будто бы зная все невзгоды и проблемы лучше его самого. Душевность ее не имела границ!

— Надеюсь, вы хоть что-нибудь сделали? — наконец холодно обратилась она ко мне. Контраст был особенно убийственным после задушевной беседы с барменом. Похоже, что из всех классов трудящихся этот ей почему-то ближе всех.

Я открыл было рот, чтобы ответить — что, мол, ничего серьезного пока сделать не успел, но она, не дождавшись ответа, нанесла новый удар.

— Надеюсь, я вчера сказала вам, что героиня — не миллионерша, а прогрессивная журналистка и борется с мафией?