Валерий Попов - Тетрада Фалло

— А подбросишь меня... в училище? — Последнее слово я произнесла специально громко, чтобы эта толстая попа услышала.

— В училище? — Гриня еле заметно моргнул. — Дело хорошее!

Из кухни высунулась Полина, капая вареньем с булки на передник. Увидев Гриню, разлыбилась.

— Подброшу Маринку, — сказал он.

Я кинулась в комнату, сложила ноты, надела куртку. И села в машину.

— И кто его знает... чего он моргает! — пропела я, и мы с Гришей засмеялись.

Влада я увидела в конференц-зале больницы и сквозь стеклянную дверь долго смотрела на него. Наконец он что-то почувствовал, взглянул на меня и почему-то испугался.

— Тебе плохо? — пролепетал он. Других версий ему в голову не пришло.

Я смотрела на него. Потом покачала головой:

— Нет. Мне хорошо.

Когда наконец он окончательно освободился, вышел из зала и подошел ко мне, я заметила, что взгляды коллег, брошенные на нас, его дико смущают. Будто к нему прилетела Аэлита с Марса, и он должен всем объяснить, кто такая.

— Мы можем уйти? — пришла я к нему на выручку.

— Вообще, — пробормотал он, и заулыбался, и закивал кому-то, проходившему мимо. — Сейчас, сейчас! Вообще... — Он снова повернулся ко мне. — Мы... тут... собирались на митинг пойти... против химкомбината.

Ну что ж, дело хорошее... Если более увлекательных предложений у него нет... Митинг так митинг. Не лучшее, конечно, место для лирики. Но зато мы можем бесследно затеряться в толпе. Это его и привлекает, видимо. «Где лучше всего прятать листья? В лесу», — писал мой любимый Честертон. Ну что же, побудем листьями.

— Не знаю, удобно ли тебе... — пробормотал Влад.

— В смысле папы? А можно я без папы пойду?

— Это было бы замечательно! — улыбнулся он.

Славно погуляли на митинге! При выступлении пламенного Гельчевского мы с Владом взволнованно взялись за руки — и так и стояли. Опомнившись, он испуганно посмотрел на меня, но я спокойно ему улыбнулась.

И это — «испанский герцог», взрослый мужик, почти хирург! Когда папка бывал в добродушном настроении и допускал-таки мысль, что я когда-нибудь выйду замуж, он говорил: «Ох, чую, выберешь ты такого мужика, из которого сможешь веревки вить!» Неужели он прав?.. Не торопись, Джульетта! Хотя времени у тебя в обрез: боюсь, до конца митинга будет не достоять — скоро в училище.

— Я так себя чувствую... словно с принцессой Дианой на митинг пришел, — улыбнулся Влад.

— А я... будто с испанским герцогом! — проговорила я, и мы засмеялись. — У меня чаще другой кавалер был... Иван Сергеич. Ветеран труда. Водитель папин.

Мы наконец разговорились. Чтобы не отвлекать людей от митинга, нам пришлось уйти.

— Кошелева прибыла своим ходом! Действительно, значит, процесс пошел! — приветствовал мое появление в музучилище наш весельчак Сеня Вигдорчик.

Я спокойно улыбнулась ему, потом повернулась к Владу. По идее, надо было назначить очередное свидание, как это принято у нормальных пар. Но что я могла точно назначить, кроме выпускного экзамена по классу рояля?

— Ну, все... я позвоню тебе, — непринужденно сказала я Владу.

У класса, где должна была быть консультация перед экзаменом по музлитературе, я вдруг увидела постоянного своего кавалера, Ивана Сергеича, бледного и дрожащего.

— Что ж это вы делаете... Марина Павловна! — пробормотал он.

После занятий он быстро, как-то даже испуганно домчал меня. И весь день просидела я «в тереме» под «Песню без слов» Мендельсона, отчаиваясь все больше. Так всю жизнь и проживу? «Счастливый случай» — аппендицит? Да. А что делать? Мелькнула даже мысль: вызвать «скорую», сказать, что шов дико болит, и хоть таким способом снова увидеть Влада? «Песня без слов» чуть ускорилась, оживилась. А вдруг — «Песня» снова замедлилась, стала заунывной — Владу это повредит? Мол, первая операция, и сразу — неудача. Какой ты хирург? Господи — «Песня» снова сделалась бурной, — и о нем я заботиться должна! Я, девчонка, о нем, двадцатипятилетнем! Мог бы и сам придумать что-нибудь. Ромео не побоялся во вражеский замок проникнуть, где его шпагой могли проткнуть, а тут — какие ему враги! Папа? Да я ж намекнула Владу вполне прозрачно: папа — в Москве! Не подействовало. А все девчонки, я видела, в музучилище на него загляделись: красавец какой! «Спящий красавец»? Но я-то не спящая красавица! «Характер бойцовский, отцовский!» — так, в минуту расположения, папа шутил. Все-таки более близкого человека, лучше меня понимающего, нет. Но не век же мне с папой жить? Не дай бог, что-нибудь с Владом сделает! И что? Лучшая конспирация — из дому не выходить? Пусть сначала он профессором станет? Тогда и позвонит? Так, наверное, и родители ему говорят: работай, не отвлекайся. « Нам особенно надо быть аккуратными!» — имея в виду свою национальность, папин заместитель Глейзер шутил. «Ну будь, будь!» — Папа усмехался благожелательно. Его, похоже, эта «особая аккуратность» вполне устраивала. И Влад, видимо, тоже «особой аккуратностью» пытается отличиться? Так что я сюда не вписываюсь! А куда я впишусь? В консерваторию? Тут одних только папиных «длинных рук» недостаточно. Даже в нашем занюханном музучилище есть ребята талантливее меня! А в консерваторию поступать — отовсюду съедутся! Как бабушка, папина мать, говорила: «Куда ни кинь — всюду клин». Однако, хоть «всюду клин», мой отец стал-таки первым человеком, хоть и в нашем городке. А сказать, что жизнь его так уж баловала, нельзя. В своей таежной деревне и не учился почти, промышлял охотой с отцом — на тигра даже ходил. Карьера его с армии началась. А в армии — вовсе не сахар. Атомный полигон в Сибири. Адские холода. А начальник их — папа рассказывал — запрещал уши у шапок опускать и по нескольку часов на плацу держал. Там и я родилась — правда, папа уже начальником был. Но спокойствия не искал — мама цыганка была из табора. И до того как ушла, успела отцу кровь попортить. Поэтому он так за меня и волнуется. То — «характер бойцовский, отцовский!», то вдруг говорит в отчаянии: «Чистая мать!» Да, некоторая неуправляемость у меня от нее осталась.

«Песня без слов» Мендельсона. Исполняется в сотый раз.

Потом авария произошла на полигоне — что-то там внутри их горы, в тоннеле, не так взорвалось. Помню — «скорые» мчались одна за другой мимо нашего дома. Папа тогда враз поседел. И был от армии отлучен, подполковником. После чего мы в Питер переехали. Папа вдруг оказался управляющим гостиницами всего города. Раз человек с атомным полигоном справлялся — с отелями справится. Детство мое в Ленинграде — самая счастливая пора. Вот бы в консерватории там оказаться! После гостиниц папа в райисполкоме большим человеком стал, потом в райкоме. Потом его повысили сюда. Ему, может, и хорошо, а мне — плохо. Да и ему сейчас тоже неважно, катят со всех сторон. Газета новая, «Утро», только и пишет разные гадости про него. Дочь за отца не отвечает? Но мне тоже нелегко в училище бодренько держаться. Особенно после того, как родителей Максима, отличных преподавателей, по папиной указке уволили, сломали людям жизнь. Как в молодости на тигров охотился — так и сейчас живет.