Валерий Попов - Очаровательное захолустье [Повести]

— Беру, Петро! — рявкнули сразу два крепыша в душных черных костюмах, схватив меня под руки. Меня-то за что? Я же ни-че-го не сказал!.. Это меня и выдало? Раскусили? — Беру, Петро! — поволокли меня под руки к машине.

— Я бы тебе помог! — Кир бежал рядом. — Но совсем не представляю, как это делать. Ты же знаешь — я непрактичный человек!

Непрактичность, доходящая до хамства.

Орлы впихнули меня в машину — сами корректно остались.

Петро, друг! Но держался суховато.

— Где ты шляешься?

— Да тут по радио не выступал, в знак протеста.

— Радио давно отключено — пора бы это знать! — вздохнул устало — мол, всем приходится заниматься. — У нас куча дел!

— Куча как-то не вдохновляет.

— Ты бы лучше там, где надо, разговаривал!

— А где?

— «Песнь о вещем Олеге» помнишь?

— А.

— Едем опознавать кости.

— А.

— Все «а» да «а»! Лучше б сам написал что-нибудь подобное!

— Ну зачем же? Уже ведь есть.

— Можно вообще пробудить в тебе что-то человеческое?! — вспылил Петр.

— Сложно будет! — вздохнул я.

— Тормози! — сказал Петр.

У небольшого раскопанного холма стояла аккуратная толпа. Сверкали телекамеры.

— Можешь хотя бы слезу пустить? Истлела уже Буква твоя, кем-то зверски убитая, — и мы знаем кем! Ну, будет слеза?! — рявкнул Петр, уже заметно зверея.

— Ну... как выдаст глаз, — сказал я скромно.

Мы пошли к толпе. Толпа расступилась, зажужжали камеры. В свежей, черной выкопанной земле желтели лошадиные кости.

— Вот... Один юннат случайно нашел, — проговорил Петр.

Знаем мы этого юнната.

— Всем отойти от скелета! — скомандовал Петр. Мягко подтолкнул меня: — Иди!

Я пошел к скелету. Что они сделали с Буквой, сволочи? Череп лежал с краю, нижняя челюсть отскочила в сторону.

— Пошла слеза! — крикнул Петр.

...Что они сделали с Буквой, сволочи?! Я присел на корточки — и чуть не захохотал. То не Буква! То какая-то старая кобыла! Я тоже юннатом был, и в ночное ездил, и знаю хорошо: у молодой лошади зубы круглые. А треугольными они становятся лишь в глубокой старости, как у этой. Недоработали ребята. Но ликование свое не стал выдавать — все же у вещего Олега другая задача.

Тут из черепа полезла козюлька, шевеля ушками. Э-э! Буква фальшивая, а козюлька настоящая? Нет! Я отпрыгнул. Такой ымыдж мне ни к чему!

Тут, грязно матерясь, выбежал ежик, схватил козюльку за тулово и, громко хрумкая, съел. Привет от Шаца и от Шварца? Я вытер холодный пот. Чуть не погиб, а главное — зазря! Мы, конечно, любим классику, но не настолько же!

— Что — и это тебя не трогает? — процедил Петр.

— Не-а. — Я зевнул. Тоже вариант памятника! Со змеей на ноге, возле скелета лошади. Новый медный всадник без головы.

— А еще нас называют бесчувственными! — произнес Петр.

— Ну так я пошел? — Я сделал шаг.

Петя швырнул меня к машине:

— Сидеть! — Распахнул дверку. Я покорно сел. — Я из тебя сделаю человека! Люди молиться на тебя будут! — с угрозой произнес он.

Машина поехала. И тут мой имиджмейкер окончательно меня потряс.

— Тебе Гера велел кланяться! — прошептал он. — Сказал: если у тебя что получится, то остальное — его забота!

— Да он уже обо мне заботился. А вы с ним теперь?

— Да, человек он непростой судьбы, — проговорил Петя мужественно. — Но не то что эти суки! Он за народ! Эти сволочи фальшивую кость тебе подсунули, а Букву загнали за триста тысяч баксов!

— Кому?

— Это мы уже знаем!

Я был потрясен: сделали меня дураком, к тому же еще и вещим!

— А козюлька-то настоящая была?

— Козюлька-то настоящая! На это они денег не жалеют! То есть ты был бы сейчас труп!

— Что-то я не заметил, чтоб ты мне помог!

— Нет уж! Пусть они думают, что я на них пашу! — зловеще усмехнулся Петр.

Да, доказательство было бы убедительное. Если бы не Шварц. А может, это природный ежик? Нет, он же явственно матерился.

— Ну так ты с нами или нет?

— Прям глаза разбегаются! — сказал я.

— Тебе этого, — назад указал большим пальцем, — мало еще?

— Нет. Этого мне много. Чувствую некоторую слабость.

— Не время сейчас слабость чувствовать! На карту поставлено все.

На какую карту-то?

— Сейчас кореец будет дождь вызывать, — сказал я.

— Корейца мы взяли, слава богу. Сидит. А мы сами вообще можем что-либо или нет?

— ...В каком смысле?

— А хоть бы в каком!

— На стадион я не пойду больше.

— Пойдешь! Если дождь сделаешь — Гера озолотит тебя. До самого верха с ним дойдете!

— Туда? — Я показал пальцем в небо.

— ...Может, и туда, — прошептал он. — Останови!

Машина остановилась, и те же крепкие хлопцы впихнули в машину Жоза, почему-то с разбитой мордой. Да, имиджмейкеры трудятся не покладая рук.

— Вот еще один непонятливый, — проговорил Петр. — С вами добром пытаешься, а получается кровь. Ведь святое дело делаем! Общее!

Общее с кем?

— Ну ладно. Слушай меня, — заговорил Петр деловито. — Выведут вас в наручниках. Рожи разбитые...

Он сказал — «рожи»? Я не ослышался?

— Народ вас поддержит.

А кто его знает, этот народ.

— Может, еще стреножить нас? — проговорил Жоз дерзко.

— А чем ты будешь мяч вести?

— ...! — ответил Жоз.

Но по лицу неожиданно получил я.

— Я сделаю из тебя человека! Кровь из носу! — сообщил мне Петр.

Это уже есть.

— И с него ты пример не бери! Он сам уже с себя пример брать не хочет! Правильно, Жоз?

— ...Правильно, — хмуро ответил тот.

— А ты выйдешь в повязке. — Имиджмейкер повернулся ко мне: — И что она в крови будет немного — это даже хорошо!

Это даже отлично.

— Но сорвешь ее! И, смело ею размахивая, побежишь в центр поля.

— В наручниках буду размахивать-то?

— Ладно. Тогда без них.

— Тогда и он, — я указал на Жоза, — без них.

— Кто же тогда на трибунах переживать-то за вас будет? — вздохнул Петр. — А выше? — Он показал пальцем. — ...Тем более! Есть в вас что-то святое или нет? — воскликнул он. — Работать с вами — вспотеешь материться! И проигрывать будете: понял, нет? — Он поднес кулак к носу Жоза. — Чтоб вчерашних шуток не повторял. Проигрывать будете с треском! — Он потряс кулаком. — ...И тогда, если есть у людей души и если Он хоть чуть их слышит, — хлынет дождь! Да еще какой! И судья матч отменит. Ему проплачено. Ясно все? — Грозно, но весело он глянул на нас. — Второе пришествие фактически делаем! — торжественно произнес он. — Иди с ними в раздевалку, — сказал он водителю. — Я, тьфу-тьфу, сглазить боюсь! Этому, — на меня указал, — надень тоже командные трусы. Чтобы он тоже ассоциировался, — (грамотный имиджмейкер, а с трудом выговорил), — с нашей командой. Ну... идите! — Он стер непрошеную слезу. — ...Родина вам доверила, — хрипло произнес он. И повязал мне полотенце, утыканное терниями.

Загнали Бога в западню? Ну нет уж!