Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

На обратном унылом пути через картофельное поле я пугаюсь, наконец, своего безумия, торопливо возвращаюсь мыслями в класс.

...Марченко, Вера Иванова, Роза Зильберман — гораздо более общительные, веселые и свои, чем эта мрачная воровка из тухлого домика, тем не менее — там было то, там могла ударить внезапно молния, там могла разверзнуться страшная и сладкая бездна, поглощая тебя... А при всей дружелюбности и даже игривости подруг «своего круга» ясно видны бастионы красивой и дружественной, но обороны... старинная красивая мебель, комфорт и продуманность — все это ясно говорило тебе о том, что ты присутствуешь здесь исключительно как мальчик, приглашенный из хорошей семьи в другую хорошую семью — ни о каком позоре проверки хозяева и не помышляют — они и так полностью доверяют тебе. Все это носилось в воздухе, даже воздух был здесь другой — чистый и теплый... никаким разверзанием бездны здесь и не пахло. Гладко причесанный, я блистал эрудицией и был не только воспитанным, но даже скованным, скованным даже по этим меркам — некоторая игривость и вольность (разумеется, в рамках интеллигентности!) здесь допускалась и даже поощрялась... умно и без нажима вокруг Людочки («выросла девка») подбирался круг потенциальных женихов своего круга — и конечно же, он не должен исчезать — чтобы папа-профессор мог, деликатно постучавшись, войти в гостиную к тщательно отобранным дочкиным одноклассникам и залихватски проговорить: «Ну что, черти? Что-то больно тихо у вас! Помню — мы в ваши годы, собираясь, ходили на головах!»

При этом, разумеется, имелось в виду хождение на головах в интеллигентном смысле.

Своим почему-то проницательным, на четверть азиатским взглядом (дедушка-академик был мариец) — я полностью прозревал все эти дружественные, а потому особенно непреодолимые бастионы обороны — за таким «своим, всепонимающим» папой-профессором маячил еще брат-студент, за обедом с упоением рассказывающий студенческие хохмочки (и тебя это ждет, никуда не денешься — тоска, тоска!), дальше маячила вальяжная, холеная, но тоже «всепонимающая» мать... что, интересно, все они имеют в виду под этим «всепониманием» в конце концов? Вот залезть вдруг в гостиной, при всех, ей под юбку, — интересно, «поймет» она это или нет?! Интересно, что было бы с ними, если бы они прочли мысли этого интеллигентного, но уж слишком стеснительного мальчика? Остальные «отобранные», как им казалось, продвинулись гораздо дальше — особенно в отношениях с мамой и папой! Я шел где-то в замыкающих, как всегда иду в тех делах, которые не возбуждают меня. И после этого многие женщины, которые не интересовали меня, считали меня увальнем (и слава богу!), ошибочно принимали холодность за робость. «Продвинутые» снисходительно поглядывали на меня: интеллигентный мальчик... но уж больно застенчив! Они бодро преодолевали барьеры, которые им расставляли абсолютно радушные, но искушенные родители... впереди еще маячил какой-то дядя-дипломат, который скоро должен прибыть из Парижа и который «обожает поболтать с современной молодежью». Тоска! Куда ж вы двигаетесь? — я смотрел на «продвинутых». Зачем вам дядя-дипломат, какое все это имеет отношение к страсти?.. Да, в том доме на болоте все было страшней и острей. Там можно было получить в глаз (но понятно за что!), а тут Людочка, при всей ее прелести, за всеми этими дружескими бастионами, в наборе с дядей-дипломатом... выглядела абсолютно нереально! Я прилежно играл роль ухажера, но самого неуспешного, нескладного, отстающего... самому продвинутому из нас на пути к сердцу Людочки предстояло пройти перед наметанным взглядом дяди-дипломата... да — в таком деле лучше быть самым отстающим!

Но с каким упоением многие предаются иллюзорности, при этом еще бешено соревнуясь между собой... претендент номер один, претендент номер два... на встречу с дядей-дипломатом. С тайной усмешкой я смотрел на моих конкурентов... мой собственный путь был для меня покрыт непроницаемой тьмой — но их путь я прозревал до конца («Дядя-дипломат придет на похороны, а если сам к тому времени умрет, пришлет заместителя»), Бедная Людочка! Как мало осталось места собственно ей! Но куда же деваться и ей от роли скромно-кокетливой племянницы известного человека... тут уж неважно, что, собственно, у нее на душе... все уже заметано! «Ты, Людмила, уже взрослая девушка, можешь и сама выбирать... между Аликом и Эдиком». Нет — всюду жизнь, и тут — тоже жизнь!.. но в такой жизни предпочитаю быть отстающим. Да — украсть счастье можно только у воров (в домике на болоте), а здесь можно лишь заслужить! Но — что?!

Может быть, Людочка и вырвется... но — куда? В домик на болоте? Не приведи господь! Скорее пусть возвращается к маме с папой — искренне говорю... но сам почему-то иду не туда.

Ноги несут меня к моему однокласснику — второгоднику Краснову. Он единственный среди моих благопристойных приятелей, который может летать... и главное — не летать, а падать... оказываясь там, где без его помощи я никогда не окажусь!

С нетерпением я гляжу, как он неторопливо, словно издеваясь надо мной, парит утюгом свои черные брюки.

«Ну... чего ты?.. может — никуда не пойдем? Надоело!» — зевает он.

— То есть как это не пойдем?! — внутренне восклицаю я.

Я с негодованием смотрю на него. «Ну почему, почему в жизни все так: тот, кто может, тот уже не хочет?» Достаточно, видно, одного лишь сознания, одного лишь воспоминания... а мочь снова и снова, доказывая что-то кому-то... зачем?!

— Ты что делаешь?! — воплю я, с ужасом видя, что Краснов, выключив утюг, включает паяльник.

— Да тут... гетеродинчик один придумал, — небрежно произносит он, и ставит на стол цинковое шасси с торчащей разноцветной радиосхемой.

Да, увы! — больше всего Краснов, этот балбес, любит собирать радиоприемники... Может самое главное ... а любит — собирать приемники! Ну что за люди? — и начинаю метаться по его крохотной комнатке... А может, Краснов догадывается, что он мне нужен лишь в качестве тарана, и поэтому не согласен?

— Пожалуйста — как хочешь... мне тоже на фига это надо? — я как бы лениво сажусь, но душа клокочет!

Ведь я же своими глазами видел, не привиделось же мне это в эротических грезах — как в маленькой темной комнатке на улице Конной красивая, пленительно-пышная блондинка пыталась всячески его удержать, робко, но настойчиво как бы приглаживала его к дивану — однако он, непокорно мотнув своей брюнетистой головой на длинной шее, взял лежащую на стуле гитару и стал небрежно на ней тренькать (играть-то он не умел) — он именно демонстрировал, что даже это дурацкое треньканье ему интересней того, чего добивается от него красавица-хозяйка! Потом он совсем вырвался из ее обнаженных, ослепительно белых рук, и снова мотнув головой, своей разболтанной походкой, лениво поводя челюстью слева-направо, направился к выходу. Она вышла и на улицу!.. И после этого в подслеповатой комнатке паять, воняя канифолью, очередной бессмысленный приемник?! Вот уж, действительно — не понимают люди своего счастья!