Валерий Попов - Любовь тигра [Повести и рассказы]

— Не ори на нее! — вклинилась жена. — Ребенок занят делом — сам бы хоть чем-нибудь занялся!

— Ну, все!

Я бросил трубку. Давно хотел поднять семью на недосягаемую для себя высоту — и вот, больше терпеть нельзя!

Бросился в прихожую — на четвереньках, почему-то так удобнее... один ботинок схватил, а другой в своей обычной манере стал скакать от меня, как лягушка. Еще с ботинком проблемы! Один, главное, почти нормальный — но другой! Однажды стал я вдруг замечать, что хромаю на левую ногу. Испугался, думал — нога, потом разглядел — из каблука какая-то пружина торчит, чуть потащил за эту пружину — оттуда целая электронная схема вылезла — транзисторы, провода! Ничего себе — подумал только — всего за сорок рублей — такое богатство!

Но тут схема налилась малиновым цветом, потом ботинок как бы взорвался, вырвался из рук и стал с ужасающим воем по комнате летать. И какой-то утробный голос из него: «Я двадцать шестой, я двадцать шестой!» Даже как-то обидно мне стало — я-то всегда в душе вторым его считал, родным, вскормил, можно сказать, вспоил — а он оказывается, «двадцать шестой», — хоть бы объяснил бы вскользь — где он двадцать шестой!

Но — нет! Мне, своему хозяину, ничего не говорит, только воет, как зверь: «Я двадцать шестой!»...

Ну ладно, — думаю, — все же я его люблю, можно сказать, — вскормил, вспоил, теперь и это немножко потерплю. Так надо, наверно, — может, мне доверили радиозонд для контроля за метеорологической обстановкой, а может, это, наоборот, — первое неудачное дитя конверсии, перевода военной промышленности на мирные рельсы? Надо потерпеть! На этом и смирился: ради прогресса можно и пострадать!

Но, видимо, — прогресс тут ни при чем: в субботу звонят из милиции, говорят: заберите ваш ботинок, он на улице Пестеля прохожих пинал!

— ...Почему на Пестеля-то?

— ...А это вы спросите у него!

Так что теперь я уже по-новому на него смотрю. И главное: летает ночи напролет, а утром — опухший, обгорелый, но как раз к тому времени, когда мне на работу надо идти, в прихожей стоит. Мол, не рассуждай, обувайся! Выходит — он мной командует, а не я им? Выходит — я примитивней ботинка? Ну — нет уж! Сколько во мне всего — от рыб, звероящеров, птеродактилей, змей! Зашвырнул его в угол, а заодно и второй. Вот так! Выбежал босиком. Примчался на работу.

Начальник надменно так смотрит на меня, ничего не порасспросил, что и как, — сходу:

— Неприлично в интеллигентное учреждение босым приходить!

— Пач-чему?

— Где ваши ботинки?

Культурно рассказал.

— У вас что — белая горячка?

— Пач-чему?

— Что вы тут рассказываете?

— Истинную правду!

— Строгий вам выговор!

Ах, так?!

Выбежал. Почему-то к дому примчался. Ну я покажу им, кто у нас хозяин! Вбежал в продуктовый магазин.

— Скажите, что у вас есть?

— Ничего.

— А конкретно?

— Вот, пожалуйста, консервы. Банка — рубль.

— И что в этой банке? — с интересом спрашиваю.

— Ну, в этой банке, — словоохотливо продавец поясняет, — другая жестяная банка, поменьше...

— Я понимаю, что не побольше! А в ней?

— Ну — в ней еще одна банка, а в той еще — и так до совсем крохотной: в ней воздух.

— Воздух? — слегка оторопел. — Что... какой-нибудь необыкновенной чистоты?

— Ну почему ж — необыкновенной? — добродушно продавец говорит. — Самый обычный воздух, из цеха! Где такой уж необыкновенный нынче взять?

— ... И... что же?

— Ну, я не знаю, — продавец говорит. — Людям нравится! Называют это «Железная матрешка». Берут сразу по тысяче штук.

— Ну нет уж!

Выскочил из магазина. Примчался в пивную. Чей-то знакомый голос говорит:

— Пива, сам понимаешь, нету. Но зато раки есть!

— Как?!

— Вон, посмотри!

Гляжу с изумлением и вижу: действительно за столом, обнявшись с двумя ханыгами, сидит огромный темно-зеленый рак — пьет с ними, хохочет, потом вдруг своими клешнями, продолжая хохотать, отстригает голову одному своему другу, потом другому — головы, продолжая хохотать, укатываются, а рак мне клешней указывает на стол: садись, гостем будешь! Ну, нет уж! Набросился на него, стали бороться: сначала я одну клешню у него оторвал, после — другую, с хрустом сгрыз! Вот так вот!

Выскочил из пивной — на пути моем какой-то колючий кустарник — стал рвать его зубами, когтями, огромные зубы и когти уже выросли. Прорвался в какое-то болото, гигантские папоротники растут, плауны булавовидные, зонтичные пальмы. Дальше мчусь, уже весь в чешуе, вокруг эра какая-то — мезозой, палеозой? Навстречу страшило вонючее, с колеблющимся жирным гребнем — целлакант, блаумакант? С радостным ревом кинулись друг на друга, стали драться. Что-то там оторвали друг от друга, весело разбежались, потом с разбегу в болото какое-то плюхнулся, распространяя зловоние, ушел в абсолютно непрозрачную глубину, плыл, многочисленными ножками шевеля, там тоже снова с кем-то подрался — взбодрился, освежился, гены встряхнул! Вылез из болота, обратно побежал, почему-то уже на козьих ногах. Начальника своего увидел в зарослях камыша — голый, с бородой — увидел меня, в панике убежал.

Выскочил на какую-то свалку на окраине, пустую коробку из-под торта схватил, сорвал этикетку с нее, жадно сжевал. Домой ворвался, рыча, сгрыз свой ботинок, потом в кухню вошел, — мои как раз обедали. Говорю:

— Если кто попортит клеенку — того убью, даже если это буду я сам!

Испуганно застыли. Телефон зазвонил.

— Это тебя!

— Да, слушаю... Говорите... слушаю вас!

Чей-то голос в трубку говорит:

— А знаешь ты одну интересную вещь?

— Какую?

— Такую! Пока ты там по болотам шастал — одна кикимора влюбилась в тебя!

— Где?!

— На четвертом болоте!

Выскочил, побежал. До третьего болота домчался, немного поостыл. Ладно — хватит пока что! На работу пошел.

Начальник (не голый уже):

— Изволите опаздывать?!

— Молча-ать!

Он оцепенел. Потом жена позвонила:

— Что ж ты у кикиморы своей так недолго побыл?

— ...Цыц! — шваркнул трубку. — Смир-рно! — всем приказал.

...Все застыли... Потом начальнику говорю:

— Ну ладно... там, наверно, много работы скопилось — несите мне на стол, я посмотрю.

Высокий пятиэтажный хор грозно пел: «...Он слишком много захотел! Он слишком много захотел!»

За что? Почему? — испуганно думал я, прекрасно понимая, что это сон, но все равно содрогаясь от его постановочной мощи. — И ведь неправильно все, — страдал я. — Надо петь: «Он слишком многого захотел!» Начались уже сны с грамматическими ошибками! Что такое?!

Брякнул звонок. О — это уже явно снаружи! С трудом вырвавшись из сна в явь, я пошел на негнущихся ногах в прихожую, и не дождавшись ответа на вопрос: «Кто там?» — все же открыл.

Уверенно вошли двое штатских.