Валерий Попов - Нас ждут

— А нельзя как-нибудь было... аккуратнее всё делать... потише?

— Потише, говоришь? — Дядя усмехнулся. — Потише не получается. Такую реку, как Енисей, одну из самых мощных у нас на земле, остановили почти, и не только остановили — работать заставляем, в грудь, можно сказать, пихаем: «Здорово, друг!». Тут тихой жизни не получается, тут уже кто кого! Не зря он взялся сейчас за нас: по двадцать тысяч кубов в секунду уже гонит к плотине, надеется перехлестнуть, смыть с себя назойливых пришельцев!

— А он и сейчас поднимается?

— А ты думал, он ночью спит?

— А мы как же?

— И мы не спим! Без перерыва третью смену подряд бетонщики на плотине. Они поднимаются вверх — и Енисей не отстаёт.

— А когда вы его... в агрегаты впустите?

— Когда... — Дядя задумался... — Послезавтра должны! На кухню выйдем давай, оттуда видно!

Мы вышли на кухню, оттуда всё было видно. Плотина была освещена яркими прожекторами со скал, и на участках горели гирлянды лампочек, как на ёлке, и в этом освещении то и дело сверкали столбы воды, подпрыгивающие над плотиной, раздуваемые шквальным ветром.

Плотина, высокая в середине и слегка опускающаяся к концам, напоминала корабль — ярко освещённый корабль, попавший в шторм, захлёстываемый волнами, но не брошенный экипажем.

— Последний шторм, надо надеяться! — словно угадав мои мысли, проговорил дядя. — Ещё немножко, и всё наладится! А сколько было всего, даже теперь и не верится! Когда восемь лет назад приехали сюда, невозможно поверить было, что там вот... этот средневековый замок поднимется! Даже просто добраться туда было невозможно: берега — отвесные скалы, река — сплошные пороги! Глушь! Комары! Помню, вечером тогда разбили с другом Михаилом свои палатки, вот сейчас где примерно наш дом стоит, рыбку половили, укладываемся спать. Я Михаилу говорю: «Ты залезай к себе, а я края палатки твоей в землю закопаю, не то в щели комарьё налезет, а оно здесь кровожадней медведей!» Михаил до этого не бывал ещё в тайге, бодренько отвечает так: «Что? Комары?! Да я одной левой справлюсь с любым комаром!» Ну ладно. Закопал я у своей палатки в землю концы, улёгся. Заснул и вообще позабыл во сне, где я. Питер увидел, родителей, жену. Рассиропился во сне. Просыпаюсь резко, оттого что слышу рядом чьи-то тяжёлые шаги! Осторожно выглядываю из палатки: огромная, во всё небо луна и на фоне её какой-то чёрный силуэт. «Эй! — глухим голосом просит. — Закопай меня!» Потом только, когда сердце перестало стучать, вспомнил я, где нахожусь, сообразил кое-как: это Михаил стоит, а не привидение, и просит он всего-навсего, чтобы я края палатки его в землю закопал, как до этого я ему же и предлагал! Ну... проснулись, похлебали ухи. Начали с того, что уступы стали на скалах вырубать, для того чтобы хоть ногу было поставить куда, закрепиться на отвесном обрыве. Два года на то только ушло, чтобы дорогу вырубить в скалах! Ну, а по дороге уже этой остальные пошли. Техника разная! Ведь плотина как строится? Хитро! Сразу всю реку нельзя перекрывать, а строить-то надо на её дне! Плотина же не в воздухе будет висеть, надо чтобы на прочной донной скале она стояла! А как добраться до дна... если даже катер на одном месте удержаться не может — течением сносит! Как прикажешь тут строить?

— Откачать воду!

— Правильно, вообще-то! Но как?

— Насосом!

— Насосом! И что? Всю реку собираешься откачивать? А куда? Она тут же обратно в русло стечёт!

— Действительно! Ну так что же делать?

— Что-что? Человек всегда выход найдёт! Сначала половину реки перегородили — левобережный котлован! Окружили насыпью его — образовалось вроде как озеро. Ну уж из озера этого стали откачивать — откачали до дна! Почистили дно, до прочной породы дошли, начали строить плотину, построили пока левую часть. Да, кто участвовал в этом деле — никогда не забудет! Теперь-то река уже знает нашу силу, сражается, но уже знает, что проиграет! А тогда для неё это всё непонятно было: «Что такое? Какие-то комарики кидают в неё какие-то камешки! Что они, издеваются, что ли? Непонятно!» Самосвалы тогда с помоста огромные бетонные глыбы сваливали в реку и даже подпрыгивали кверху, когда глыба в воду соскальзывала, а реке хоть бы что это было — игрушки. Через трое суток только река почувствовала что-то, поняла, что здесь перегораживают её, в другое русло свернула, к правому берегу. Замечательно про это поэт наш Твардовский написал. С начала не буду — середину прочту:

Вот так вот! — закончил дядя. — А ты говоришь!

— Я ничего и не говорю, — пробормотал я.

— А зимой! При минус пятидесяти бетон укладывали! Ты при минус пятидесяти нос высунуть побоишься, а они работали, по двенадцать часов! И после этого ты ещё можешь говорить, что тебе, скажем, школу не по силам посещать!

— Этого я не говорил, — пробормотал я.

— Не говорил, так делал! — Дядя разошёлся. — А тут люди при минус пятидесяти бетон укладывают! Шатёр сделают над блоком, с окошечком наверху, для приёмки бетона, и работают, и хоть бы пожаловался один.

— A-а, так всё-таки под шатром, чтобы теплее! — оживился я.

— Ну да, теплее, но только, главным образом, чтобы не им теплей, а бетону: бетон только при строго определённой шкале температур схватывается... А шофёров ты знаешь здешних?

— Знаю, но мало.

— Совсем ты их не знаешь. Что ни говори, любят они права покачать, побазарить! Но вот в марте тут такое произошло: начался дикий гололёд, машины переворачиваются, в реку сползают и никакие цепи на колесе не помогают, никакой песок. Пришли к Кузьминскому шофёры, к начальнику строительства: «Не поедем, — говорят, — ищи других!». — «А за тройную оплату поедете?» — Кузьминский спрашивает (плотину-то надо поднимать, река не ждёт). Посовещались они между собой: «За тройную поедем!» Стали ездить они, переворачиваться. О синяках и шишках я уже не говорю: двое с переломами в больницу попали. Потом прилаживаться стали, уже как звери гоняли туда-сюда! Какой-то секрет, видимо, открыли, где надо притормаживать, где газовать! И всё сделали! Пришли в кассу получать — им каждому чуть не по две с половиной тысячи выписано! «Вот это да!» — удивляются. Кузьминский говорит: «Всё нормально! Как договаривались! Тройной оклад!» Пошептались они в сторонке, снова подошли: «Не надо нам тройного оклада, обычный давай! Стройку, трудным моментом пользуясь, за горло брать не хотим! И тебя, Кузьмич, с тройным этим окладом под монастырь подводить тоже нет для нас резона! Переписывай ведомость!» Вот такие вот люди здесь. Впрочем, об этом тут не думает никто: какие они люди, как работают. У всех голова об одном сейчас болит: закрутить первый агрегат, паводок зарегулировать, чтобы не висел он над нами. И заметь, плотина ещё не достроена, а агрегат мы запускаем уже, с меньшим, правда, уровнем воды, чем окончательно будет. Но пока этот год будет на этом уровне работать; и можешь представить себе, сколько за этот досрочный год электроэнергии стране даст! Как думаешь, стоит для этого постараться?