Игорь Адамацкий - Созерцатель

— Это интересно, Виктор Петрович... весьма... А отчего модальность? Только ли от воспитания, образования и социолокуса или есть какие-то внефакторные детерминанты, как вы думаете?

Пономарев расслабился, откинулся на шаткую спинку стула, поставил локоть на стол и задумчиво обхватил длинными пальцами висок и лоб.

— Я полагаю, модальность определяется характером совпадения статуса и роли. Это относится к отдельному человеку и к группе, например, к вашему клубу. Если данность находится в сослагательном наклонении, она обладает экзистенциальными свойствами, где присутствует весь веер возможных продолжений и возможных начал. Если данность переходит в повелительное наклонение, она начинает обладать познавательными свойствами, и тогда из щели социальной структуры переходит в экологическую нишу. Если же данность находится в изъявительном наклонении, тогда она переходит из состояния субъекта в состояние объекта и способна вписаться в любую структуру.

— А как быть с интеллигенцией? — рассмеялся Бонтецки.

— А ну их! — улыбнулся Пономарев. — Кто-то говорил, что интеллигенция — это ангелы. Или наоборот, неважно. Они живут по космогоническим законам. И это чаще всего скучно. Гораздо интереснее — применительно к нашей с вами данности — это роль и статус слова-образа и образа за словом и помимо его.

— Вы триадоман, — догадался Бонтецки.

— Естественно... Как всякий нормальный мужчина... Жизнь — это процесс состояния, так? Процесс динамичен и может фиксироваться только в образе. Образ может быть либо клише, либо карикатура, то есть застывшая форма движущегося, что само по себе нелепо, либо искаженная форма движущегося, что логично, поскольку в этом случае легче ухватываются возможные изменения, поскольку каждая данная мнимофиксированная точка процесса порогова, так? — Пономарев поднялся со стула, прошелся по комнате. — по концепции Шардена, мысль разлита в ноогенезе, стало быть, она может придти одновременно к не только одному человеку... Так вот, если роль слова в локусе совпадает со статусом слова в данном же локусе, тогда возникает образ. Тогда возникает интереснейшая дихотомия клише-карикатуры. Вы замечали, что с течением времени некоторые клише становятся карикатурой, а некоторые карикатуры становятся клише? Почему это происходит — вот вопрос! «Дон Кихот» — карикатура или клише? «Похвала глупости»? «История одного города»?

— Прекрасно! — с явным удовольствием одобрил Бонтецки. — Мне нравится ваш конкретный способ мышления абстракциями. По Тришке кафтан.

— Я придумал! — Пономарев приблизился и склонился лицом, в его глазах мелькали искры, как у рыси при проблесках луны. — Послушайте, Егор Иванович! Давайте с вами при сохранении статуса поменяемся ролями?

— В данности ли в тексте? — улыбнулся глазами Бонтецки.

— В тексте, конечно, в тексте! — горячо зашептал Пономарев. — Ну её, эту данность! В тексте романа, а? Давайте, голубчик? Я буду его автор, а вы — персонаж, а? Давайте! — с тоской выстонал Пономарев.

— Не дам! — твердо ответил Бонтецки. — Вы думаете, что говорите? Текст станет сумасшедшим. Это же хаос.

Пономарев обиженно отодвинулся, прошел по комнате, сердито пыхтя.

— Как вы не понимаете! — энергично сказал он, — В любом хаосе мелькают тени порядка.

— Пусть мелькают, А мы станем креститься от этих теней.

Они помолчали, недовольные друг другом.

— Ладно, — решил Пономарев, — не хотите — не надо. Но сами-то вы видите конечные цели клуба?

— Конечные цели клуба? — переспросил с мечтательным пафосом Бонтецки. — Всемирное движение культуры...

Пономарев деликатно откашлялся.

— Скромно со вкусом... Хотите, подарю теоретический прием?

— Да? — недоверчиво спросил Бонтецки. — Вы ещё и теоретик?

— Любительствую помаленьку... Так вот, существует периодическая система элементов текста. В системе девять рядов по девять групп, и в каждой группе по девять элементов...

— Колоссально, — удивился Бонтецки. — Вы давно болеете... системой?

— Ну, Егор Иванович! — обиделся Пономарев. — К чему меж нами такие грубые шутки? Естественно, всей системы своей я вам не скажу, но один кусочек, пожалуй, можно продемонстрировать... Все, что в звуке, слове или движении, есть текст. Слушайте внимательно. Постарайтесь уловить триадность в рассуждении. Часть моей периодической системы называется «цепной реакцией триадности». Текст может быть трех сутей: конвенциональный текст, концептуальный и квантовый. Каждая из сутей может быть трех рефлексий: романтическая, затем Х-рефлексия, то есть неизвестная, и реалистическая. Каждая из рефлексий может быть трех содержаний: рефлексия фатка, потока, фикции. Форма каждого из трех содержаний может быть либо контур, либо сгусток, либо след. Контур может быть полным, мерцающим и ускользающим. Что я понимаю под контуром? Мы воспринимаем реальные вещи прежде всего по контуру. К примеру, ставился такой эксперимент: из жесткой толстой проволоки выстраивался контур коровы в натуральную величину. Затем ставят в поле каркас и выпускают бугая. Тот видит контур коровы и, пылая любовью, мчится туда и тут его ждет жестокое разочарование. Примерно так же воспринимает текст читатель, зритель или слушатель. Мысли, какие у него при этом возникают, можно в расчет не принимать. Полный контур — такой, где всё сказано, всё прорисовано, все связано, и узлы узнавания, и выходы в ассоциации. Мерцающий — такой, где высвечены узлы узнавания, — переходы, изменения, изгибы. И, наконец, третий, ускользающий контур — такой, где сняты все узлы узнавания. Делается это следующим образом...

— Привет! — рассмеялся Бонтецки. — Вы мне рассказали мои собственные замыслы. Послушайте, любезнейший, это не фокусы вашей экстрасенсики? Чтение мыслей и всякое такое, а?

— Отнюдь, — нервно улыбнулся Пономарев. — Экстрасенсика — вчерашний день ментализма. Сейчас я учусь, как у вас бывало в старину — катать тарелки по столу и вызывать духов... Вы не волнуйтесь, Егор Иванович, я не собираюсь составлять вам конкуренции в прозе. Мои интересы настолько далеки от конкуренции! Более всего меня интересуют ламинарные, пороговые состояния и переходов от нормы к патологии. Граница между по сю и по ту.

— Понятно, — успокоился Бонтецки. — Как только вы овладеете границей, вы уйдете по ту.

Пономарев, сожалея, развел руками.

Нотабене: провинциалам свойственны три типа состояний, — экзистенция, энтузиазм и экстаз. Эти три состояния разнятся ритмикой, пространственным проявлением и результатами. Экзистенция проявляется в личности, группе и обществе. Они не отделены друг от друга непроходимыми преградами, но, напротив, соединяются, как сообщающиеся сосуды. Чем больше экзистенции в обществе, тем её меньше в личности. Группа — погранична и поэтому всегда в выигрыше, в каждый данный момент в группе больше экзистенции, чем в полярных — личности и обществе. Энтузиазм — это вектор экзистенции, то есть сила и направление. Результатом энтузиазма является прежде всего убывание экзистенции и нарастание экстаза. Экстаз — вектор энтузиазма, где три составляющие, — направление, сила и результат никак не связаны, каждая из составляющих самоочевидна, но не доказательна. Экзистенция — это преддиалог. Экстаз — диалог по преимуществу. Энтузиазм — грань. Бывают разговорчивые энтузиасты и молчаливые. Вторые — опаснее, поскольку скрывают направление силы. Женщины редко бывают молчаливыми энтузиастками. Возможно, они вообще не умеют молчать. Почему? Не ясно. Связано ли это с физиологическими свойствами или качествами ума? Наука провинциалов пока ещё не раскрыла этого. Лиминальность накладывает на энтузиастов свою печать прелести, они все — очень милые люди. Молчаливые энтузиасты — это постэкзистенциалисты. Разговорчивые энтузиасты — предэкстатики.