Игорь Адамацкий - Созерцатель

А2 ни с кем не ссорился, только со служебным начальством, возможно, ему ничего не было нужно, он сам довлел над собой, независимый ни от кого, и поэтому никому из авторов не завидовал, молодость верит в авторитет собственной будущей мудрости.

Б1 по-видимому, раним и оттого излишне чуток ко всякой критике, или чуток ко всякой критике от обилия осознанных недостатков и оттого не знает, чего ему не хватает до полноты; смущается и часто дышит; дружит с К1, З1, Х1, Д5 и некоторыми другими.

Б2 отдает предпочтение К2, П1, но добр и даже добродушен, играет роль потенциального злодея, внешне независтлив; мечтает о чистой работе.

БЗ появляется редко, но, говорят, обладает умом и вкусом.

Б4 появляется реже, чем Б3, живет замкнуто, никто не знает, о чем он думает.

Б5 несколько ленив и оттого самолюбив; спокоен и незлобив в суждениях; говорит медленно и важно.

В1 появляется так редко, как БЗ, Б4 вместе взятые.

Г1 оригинал, его поведение и творчество непредставимы заранее; некоторые его строки, говорят, гениальны; пользуется популярностью у хиповой, попсовой, невротической и студенческой молодежи; в своей популярности наполовину невиновен.

Д1 склонен по натуре к традиционной поэзии; в поведении иногда выказывает испуг и нерешительность, следствие воспитания.

Д2 устремлен на самоутверждение, склонен ко вкусовщине, однако, говорит достаточно интересно, умен и хитер, себе на уме и себе на хитре; готов к остроумию и игре; показывает, что любит заграничное, но тайно любит русское.

Д3 общается со многими, с Д2, П2, П1, К1, К2, К6 и с теми, кто готов его слушает и соглашаться; похож на отставного мушкетера.

Д4 само спокойствие и улыбка, отсутствует почти всегда.

Д5 отсутствует по независящим от него обстоятельствам.

З1 ленив работать, склонен к размышлениям, сомнениям; скорее относится к разгребателям грязи, чем к нагребателям пустой породы.

И1 умен, общается к теми, с кем это необходимо; готов помогать всякому.

И2 исповедует замкнутую на себя поэзию; любит детей, особенно, своего.

ИЗ несет в себе и в поэзии некую робость, однако скромность не мешает самоуважению и грамотной поэзии.

И4 остроумен, смешлив и так далее.

К1 не обладает законченным психологическим контуром.

К2 большой оригинал; «бес»; занят интригами, часто воображаемыми; имеет собственную публику; талантлив в разных словесных делах; любит провоцировать на дикие концепции и слухи.

К3 участвует во всем, в чем можно участвовать; спокоен; добр; разрабатывает тему секса в модификациях.

К4 появляется редка; обладает чувством стиля; вдумчив.

К5 склонен к рефлективной поэзии, пишет стихи и прозу.

К6 неспособен к систематической работе, но наскоками может сделать интересное; в целом вежлив, добр; ему нельзя пить.

К7 самолюбив до ужаса; скромен и грамотен; добр.

К8 появляется также редко, как Ш6, Ш5, Ш4, С3, Р1, О1, Н3, К5, И2, В1.

Л1 порывист, иногда высокомерен, пишет стихи.

Л2 вежлив, скромен, пессимистичен, грамотен, добр.

Л3 самоскрытый поэт, интересная натура.

М1 скрытен, обладает вкусом, волей к добру, решительностью.

М2 появляется чаще, чем Ш6, склонен к медитативным размышлениям и в стихах и наяву.

Н1 спокоен, культурен, скрытен, хитер, умен.

Н2 пишет стихи; самомним насчет своего таланта; подл.

Н3 самомним насчет своего таланта, появляется редко.

О1 появляется редко, говорит громко, способен к непредставимым поступкам, пишет стихи.

О2 пользуется общим уважением; умен; общителен.

П1 предпочитает Б2 и К2 всем остальным; бранится при дамах.

П2 появляется редко и во хмелю; бранится при дамах.

П3 скромен, пишет прозу и, скорее всего, и стихи.

Р1 никому не показывает того, что пишет.

С1 пишет стихи, но делает грамматические ошибки в прозе; благоговеет перед К2 и Ш4; часто общается с Б5.

С2 добр, незлобив, скромен, пишет прозу.

СЗ склонен к философии, появляется редко, чаще молча.

С4 склонен к традиционной поэзии, самолюбив; обижается на К2.

Т1 почти не пишет, но со всеми знаком; добр и незлобив.

У2 обладает вкусом, спокойным характером, пишет прозу.

Х3 молодостью, вкусом и грамотностью обладает; любит шутку.

Ч1 собирается «завязывать» с поэзией, водочкой и женщинами.

Ч2 обладает неровным характером и ровным стилем.

Ш1 обладает ровным характером, хорошим стилем, вкусом; пишет стихи.

Ш2 обижается на К2 и некоторых других.

Ш3 интересен взглядом вовнутрь, незлобив, спокоен, вдумчив.

Ш4 считает, что на свете есть только Ш4.

Ш5 считает, что на свете есть только Ш5.

Ш6 пишет много, появляется редко, всегда взволнован.

Синдром оценочности. Возникает в живом существе с первых дней жизни. Реакция на комфорт-дискомфорт. Проявление жизненной силы — самоутверждения. Чем больше жизненной силы, дыхания, скорости внутри тела — тем резче самоутверждение. В половозрелом состоянии синдром оценочности становится привычным, принимает другие имена, более престижные в человеческом коллективе, — «убеждения», «опыт», «мировоззрение», «концепция» и так далее. То, что для ребенка, сила самоутверждения, есть признак силы, то для половозрелой особи есть признак слабости. По сути смысла всё, что делает человек, любое его слово, поступок, деяние, всё это = текст, который человек создает на протяжении всей своей жизни. Жизнь — бытие текста в человеке. Даже смерть — заключительная глава текста. Конечно, в определенном значении, человек — «цитата своих предков». Но если он обладает достаточной динамикой и пластичностью поиска, он делает себя-цитату непохожей, переиначивает её, дополняя новыми смыслами и значениями. Цитатность — проявление оценочности и обратно пропорциональна творческой, преобразующей силе. Чем сильнее синдром оценочности, тем слабее творческая сила, и тогда — в предэйфории оценочности — человек призывает на помощь авторитеты, также цитаты прежних авторитетов, но чем авторитетнее призванный авторитет, тем сомнительнее оценка. Если цитата навязывается носителям иных цитат, тогда возникает авторитарность, превосходство одной цитаты над другими, одной оценки над другими. Тогда возможности создания теста сужаются, тексты начинают крутиться, танцевать в символических ритуальных танцах вокруг одной, навязанной, авторитарной цитаты, и вместо оригинального текста люди довольствуются комментариями. Комментарии подменяют собой оригинальный текст. Жизнь одного становится комментарием к жизни другого. Возможно, жизнь наших детей — комментарий к нашей жизни. Вся «культура» человека — его мысли, образы, эмоции, привычки, самый образ жизни — есть набор определенных «цитат» с редкими вкраплениями собственного текста, и чем реже эти вкрапления, тем глубже синдром оценочности. Любой текст — момент актуализации культуры или момент актуализации отсутствия культуры. Полнота или пустота культуры актуализируется в терпимость или соответственно в хамство. Высшая форма хамства — агрессия, безудержная экспансия цитаты. То, что называется динамикой цивилизации, представляет собой динамику «цитат». Все вместе мы — контекст. Возможно, в другом контексте наша отдельная жизнь — наш текст — звучал бы и понимался, и принимался по-другому, глубже, значительней, или мельче, пустяковей. Пребывание нашего текста в актуальном контексте может быть осмыслено контекстуально, но лишь текстуально. Более того, осмысление вообще невозможно. Парадокс: нас могли бы оценить авторы наших цитат, наши предки, но именно они этого не сделают. Но делают другие — носители «цитат», владетели синдрома оценочности. Синдром оценочности — способ, каким другие говорят нами. Мы — рупор. Принцип культуры — равенство и всеобщность — беззащитен перед принципом оценочности — духовный и душевный вектор человека. Последнее право истинности принадлежит лишь оригинальному тексту. Что такое оригинальный текст? Расположение слов, из которых все — чужие? Текст, пригодный для цитирования? Идиотский синдром оценочности — секреция духа, по которой отличат «своего» от «чужого». Может ли человек стать самим собой, избавиться от двурукости ли двуногости? Стать инвалидом. Не оттого ли оригиналы — выродки? Выпадающие из «рода», структуры, определяемой жесткими связями «цитат». Выбор: стать инвалидом или продолжать быть жертвой синдрома оценочности. Отсутствие принципа — сам по себе принцип. Оригинал аннигилируется с жертвой синдрома оценочности и становится литератором. Чтобы стать оригинальным текстом, необходимо отказаться от «цититрования», то есть отказаться от слов, поскольку каждое и всякое слово — чья-то бывшая цитата. Поэтому литература — мертворожденное занятие в том смысле, что рождает мертвечину. Неповторим и жив лишь тембр голоса, звук, не обретший смысла. Как только звук или набор звуков обретает значение, он оказывается на территории контекста, где властвует и действует жесткая иерархия цитат. Само значение — язык, на котором говорят носители «цитат» на данной территории контекста. Контекст — наше временное жилище, пере-бы-в-ал-ище. В самом этом слове — нечто бывшее, исполненное в прошлом, тоже цитата. Контекст — разлив «цитат». Контекст не обладает творческими потенциями. Творчество молчаще, бессловно. Как только мы начинаем говорить, мы начинаем «цитировать», мы начинаем проявлять синдром оценочности. Как мимика — цитата эмоции, так слово — цитата мысли. Поэтому литература — не акт творчества, а акт цитирования. Можно построить из блоков конструкцию бесконечно вариативную, но мы при этом никогда не перейдем границ данного блока. Сам блок — цитата материала. Искусство слова потому и мертво, что содержит в себе искусственность, вкус, искус. Лишь в искусе есть некая возможность, намек на жизнь, поэтому провокаторы вызывают наибольший интерес. Provocare — бросать вызов, побуждать, раздражать, приглашать... Vocare — кричать. Приглашение к крику. Гениями называют тех, кто удачливее остальных в цитировании. Цитата — комфорт угасшего порыва, умершей мысли. Поэтому гении — плакальщики по прошлому. Неужели на нашу долю остаются лишь комментарии прошлых текстов? Дети — перевранные цитаты наших цитат, которые, в свою очередь, есть последовательно перевранные цитаты прошлых цитат. А мы торопимся, торопимся. Прежде, чем завершится cito, мы начинаем dicto citius. Или человек есть цитата Господа нашего? И всё, что мы делаем, — части этой, неизвестной нам цитаты? Тогда — только бы не ошибиться, только бы вспомнить в точности и полноте, только бы не переврать! Если б мы не вспомним, мы можем оговорить Его, оболгать. Может, все наши усилия лишь попытки вспомнить, что Он хотел сказать нами? Кто не вспомнит, уходит бесследно. Кто вспомнит, тот продолжает бытие в виде... цитаты...