Игорь Адамацкий - Созерцатель

Бессолнечным серым тусклым утром примчался мокрый холодный вихревой ветер. Он гонял себя пустыми безлюдными улицами, вылетал из-за обшарпанных углов, пытаясь хоть кого-то застать врасплох, с веселой злобой разбрасывал клочья газет, конфетные бумажки, останки сигарет и воздушных шаров, швырял в окна скупым крупным колючим снегом. Часа два он бесновался и затем, устыдившись беспричинного безобразия, выскользнул из ущелистых улиц, взметнулся над крышами, раскрутил и погнал на запад грязные безотрадные тучи.

Стало спокойно, и тогда выглянуло солнце.

К. М., человек неопределенного возраста и неясных видов на будущее, сидел на скамейке в сквере, в частоколе молодых, по-весеннему обнаженных зябких деревьев и улыбался. Случайная улыбка, своевольная, переменчивая, осторожная, подвластная собственной прихоти, скользила по лицу, едва удерживаясь, чтобы не упасть на влажную землю, высвечивала в глазах, подрагивала пугливым отблеском. Он улыбался, думая о дожде и солнце, о слезах и улыбке. Дождь — состояние, солнце — свойство. Слезы — одинаково горестны и скучны, улыбка — эхо бессмертной души. Красивость, думал он, беззвучно смеясь над собой, красивость — сестра сентиментальности, с ними все знакомы, но в них никто не верит. Унылый скарб береженных состояний оставь убогим дальним берегам. Бе-бо-бе, рассмеялся он, ты, раскованный вольноотпущенник, пытаясь вспомнить собственный язык, влекись, перепоясан пророчеством, без ветрил и руля по морю духа к той гавани, где плен и тягостней и жестче, но краткий миг прекрасен, краткий миг.

К. М. поднялся, прошел сквер, решительно рассек туннель улицы и проник в невысокое, казарменного типа здание. Невысокое здание было похоже на многие другие, как и нужная дверь, обитая по местной моде фиолетовым дерматинчиком. К. М. потянул дверь на себя и оказался в комнате, оформленной под кабинет. Яркое солнце любопытствовало в окно, и глаза не сразу рассмотрели обстановку, — четыре кресла, полупустой шкаф у стены, сквозь стеклянные дверцы шкафа были видны корешки каких-то книг, стол и за столом человека. К. М. отодвинулся от солнечного потока, посмотрел на лицо человека.

С первого взгляда лицо вызывало приязнь, со второго — доверие. Лицо было ни толстым, ни худощавым, в нем не было ни сытого равнодушия, ни хитрой жадности, лоб был ни низок, ни высок, но за ним можно предполагать какие-то высокие мысли о низких предметах, и это все-таки было лучше, чем низкие мысли о высоких предметах; губы были ни чрезмерно толстые, ни излишне тонкие, как у злобных завистников, а губы были как у нормального мужчины, знакомого с мясом, вином и дурными словами.

— Здравствуйте, — произнес К. М. низким, звучным голосом.

— Доброе утро, — приветливо отозвался сидевший за столом и доброжелательным жестом указал на кресло рядом. — Присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

— Гм, — сказал К. М., садясь в удобное кресло и откидываясь на спинку. — Вы, очевидно, и есть начальник. Тот самый...

— Тот самый, — улыбнулся сидевший за столом, не отводя внимательного взгляда от лица К. М.

— Если так, тогда именно я могу быть вам полезен.

— Логично, — согласился начальник, выдвинул ящик стола, извлек обширную черную кожаную папку, настоящий бювар, принятый в прежние времена у столоначальников, и любовно погладил тисненую золотом надпись «личное дело».

— Ого! — удивился К. М. — У вас все серьезно.

— А вы как думали? — притворно вздохнул начальник. — Наши дела и большинство чужих в конце концов оказываются все теми же «личными делами». Итак? — он с иронической торжественностью открыл совершенно пустой бювар. — Вы пришли наниматься на работу?

— Откуда вы... — удивился К. М.

— Профессия обязывает, — с сожалением развел руками начальник. — Пока вы меня рассматривали, я разглядывал вас. — Он выдержал паузу и, сложив на груди могучие руки, продолжал. — Узнал, что в вашей судьбе выпадали значительные разочарования...

— Это у всех...

— Да, но по-разному, — уверенно продолжал начальник. — Дурак и страдает по-дурацки, а умный и ненавидит по-умному. Далее. Узнал по форме морщин на лбу и вокруг рта, что самых важных проблем вы так и не разрешили. Что в школе вы носили мундирчик со стоячим воротником и сменными целлулоидными подворотничками. Отсюда получаем, что учились вы в раздельной школе и уберегли нормальное отношение к жизни и к женщине. Что если вы станете сочинять стихи, то вашими любимыми размерами окажутся двусложные...

— Потрясающе! — привстал К. М. — Как вас величать?

— Величать не надо, — улыбнулся сидевший за столом и животом вдавил открытый ящик стола так ловко, что К. М. вытянул шею посмотреть, как подобная манипуляция происходит. Сидевший улыбнулся еще шире, так что уши отодвинулись к затылку. — До величия мне еще толстеть и толстеть. Чуть позже. Когда мы с вами обозначимся в контракте и утвердимся в контакте, я доверю вам свое имя. Под большим секретом. Простите, эта моя мальчишеская слабость к секретам...

— Помилуйте! Я и сам не прочь...

— Спасибо. Лично я убежден, что без секретов вся наша жизнь, да и ваша тоже, давно стала бы, пардоньте, рвотным средством... Итак. Если вы не против — вы ведь тоже, надеюсь, пришли под псевдонимом? — если вы не против, давайте подберем для меня какое-нибудь прозвище. Кликуху. Что-нибудь удобопроизносимое, чтоб и мне уши не резало, и вам язык не щекотало. Думайте, думайте!

— Вас можно назвать убедительно и честно — шеф. С большой буквы. Внушительно. Заманчиво. Гордо. Презентабельно.

— Не пойдет! — хихикнул сидевший за столом. — Буква «Ф» настраивает на игривость, а мне полагается монументальность и мономентальность. Быть человеком одной мысли, одной страсти и одного псевдонима. Для вас.

К. М. задумался.

— Составить анаграмму из имени и отчества?

— Что вы! Господь с вами! Анаграммы подозрительны по форме и провокационны по содержанию. А тайна прячет скуку за пазухой. Тяжелую, как камень. Никаких анаграмм. Думайте дальше.

— Будем звать «начальник»! Подойдет?

— Дорогуша! — ласково упрекнул сидевший за столом. — Откуда у вас тюремный акцент? Бывало?

— Никак нет! — испугался К. М. — Бог миловал... Давайте попробуем называть вас «товарищ начальник». Или сокращенно — «товнач».

— Это интересно... Хотя при дефектах речи может прозвучать как «толмач». Я же и своего-то языка не знаю толком.

— Все в наших руках, — ободрился находкой К. М. — Переставим слова и получим — «начальник-товарищ». Через дефис. Улавливаете? Вроде бы еще «начальник», а уже смотри-ка, — «товарищ»!

— Запанибратства тут не будет?

— Никак нет, — уверенно сказал К. М. — Запанибратства случается в исполнении, в тоне голоса, в жесте. Если я ехидно назову вас по имени и при этом стану похлопывать по плечу, вы ведь обидитесь?