Белла Улановская - Одинокое письмо

Спросите тех немногих, кто знает прозу Беллы Улановской, что они думают о ней. Ответ будет один: классика.

Книг мало. Из-под ее пера выходило в свет только то, за что она отвечала. Говорят — писала много.

До перестройки, конечно, в основном, в стол.

Мы думали — про охоту, природу — Пришвин такой. Завела себе собаку, изъездила весь Север, исходила с ружьем и сумкой какие-то Котлованы. Охотница-эскейпистка. Когда были напечатаны ее первые рассказы, названия вроде были про животных. Первыми появились альбиносы, потом пошли лягушки, боевые коты, вот еще что-то про павлина. И конечно, «Путешествие в Кашгар». Открыли, прочитали: ну и ну!

Вот Белла, кстати, все время пишет «мы». Не случайно. Это и поколение — уж извините, «шестидесятников», и более узкий круг друзей и единомышленников. Может быть, даже еще уже — круг «своих». Ты к ним придешь, если что. В любые времена.

Коллективный портрет поколения у Беллы не очень привлекательный. «Мы» — это помидорчики, «жалкие зеленые плоды», «начинавшие подгнивать недоноски», «зеленые заморыши». Это нас запихивают в валенок, закидывают на печь. Иногда даже кажется, что успешно: «...что-то все же получилось: дозреваем в темноте, наливаемся, чтобы снова появиться на свет Божий...»

Более скрытного человека я, пожалуй, не знала.

Что там у нее в голове?

При встрече хи-хи да ха-ха: «Ну ты, Белка, как там, все про медведя пишешь?» Так и переговаривались.

Про ее депрессию я узнала из книги — это когда «неделями не поднимать закатившуюся под стол нужную вещь» — точнее не скажешь!

Известно, что Мандельштам ругал Надежду Яковлевну: «Счастья нет, есть полнота жизни!» Нашему поколению недозрелых помидорчиков не слишком прочно внушили, что «человек создан для счастья, как птица для полета». Подсознательно мы и отнеслись к этому утверждению как к пустому лозунгу. Ну да, живем в самой счастливой, ну да, конечно. Горящее сердце Данко освещает нам путь...

Во всем, опубликованном Беллой, слово «счастье» мне встретилось один (!) раз, и, написав его, писательница тут же как-то устыдилась:

«Оставьте меня все. Я остаюсь здесь и буду плакать об этом всю ночь. Пусть выпадет снег и занесет все следы. Утром вода замерзнет в ведре, и, еле волоча ноги, я побреду к колодцу, не поднимая своего опухшего лица. Неизвестно, удастся ли мне разжечь сырые дрова».

Несколько коротких предложений, даже не очень связанных между собой, если разобраться. И только для того, чтобы уйти от слова «счастье».

Правда, есть еще «ошеломленно-счастливое лицо» героини Татьяны Левиной из «Путешествия в Кашгар», которое она пытается «уберечь», но ненадолго: у нее другое предназначенье.

«Что такое счастье» — мы это знали, — «каждый понимал по-своему». Нам же привычнее другое — например, «широкий прокос в судьбе».

Про любовь во всем творчестве Беллы Улановской ничего. Даже от попытки описать романтическую историю героини («Чего стоит какая-нибудь первая любовь!») отказалась наотрез.

Вот разберем «Путешествие в Кашгар». Как учили в школе. Тема в нем затронута героическая. План произведения. Идея. Сюжет. Действующие лица. Фигуры речи. Или как там?

Кто ж не читал «Повесть о Зое и Шуре»? Да Белла этого и не скрывает: ее Татьяна Левина, гибрид Татьяны Лариной и Зои Космодемьянской. (Зоя, кстати, попав к фашистам, называла себя Татьяной.) Обе Татьяны с принципами: одна «другому отдана» и будет «век ему верна», другая отдала жизнь за родину: фашисты ведут ее на казнь по снегу в солдатских подштанниках.

Действие повести напряженное, еще до блуждания героини в бесконечных озерах.

— Товарищ лейтенант, — кто-то стучал в дверь.

— Что такое? — Татьяна вскочила, будто и не спала.

— Вас вызывает командир. Часового зарезали, пленный сбежал, — тихо сообщил вестовой.

Почему-то я решила, что Татьяну Левину казнили, хотя казнь в повести не описана. Есть упоминание об «утре синьцзянской казни», есть вопрос: «Кого она хотела видеть свидетелями своего последнего часа?» Я вижу, как Татьяну Левину ведут, я ловлю себя на том, что жду чуда — вдруг отменят, как тогда, на Семеновском плацу? Я не хочу, чтобы Татьяну Левину расстреляли — и почему-то самое страшное, когда вокруг «ни одного родного лица».

Может быть, казнь, расстрел, повешение — необходимые реквизиты для создания героического образа, поэтому и кажется, что казнь была?

Я прочитала повесть еще раз. Есть напряжение триллера, есть кружение в камышах, блуждание в песчаных холмах, а потом только «люки вельх!» и все: п....ц. Казни не было. Но когда ведут — на городскую площадь или по коридорам больницы (школы), разве это не казнь?

«Открылась дверь. Появилась чужая взрослая пионерка и громко сказала: “Татьяну Левину вызывают к директору”.

Она встала, прошла вдоль парт и пошла по лестнице вслед за молчаливой пионеркой».

Вот еще: «Ученицы спустились по широкой лестнице вдоль стенки, затылок в затылок».

Пройдет еще одно столетье, и когда наш народ победит, ценой огромных жертв, в очередной войне, дети, склонившись над тетрадными листами или вглядываясь в экраны своих мониторов, будут выводить тему сочинения: «Образ Татьяны Левиной».

Пейзажи у Беллы скудные, оттого и запоминаются. «За окном поля, потом лес, и так до Ладожского озера, а вверху тоже холод». Неуютно.

Думаешь — столько лет ходила Белка с ружьем и сумкой по полям-лесам и ничего красивого не видела?

Оказывается, видела — например, «легкомысленную синеву весны», только для нее она равнялась «заземленности, непристойной по откровенности» — вот вам! А «все эти тонкости наблюдений света и цвета», «эта игра» только отвлекает от главного. Оттого в одном абзаце у нее рядом «красивые платья женщин» и «вытаявший навоз».

Или вот еще (привожу целый абзац) :

«С появлением листвы...

(Читатель ждет уж! И вот вам, получите!)

...дали призакрылись. Давно замолчали тетерева. Высохли последние талые ручьи. По-летнему запылили дороги. Чибисовые поля вспаханы и засеяны. Стало скучно. Но...

(Не все еще потеряно!)

...поднялся и завыл холодный ветер, и пространство снова расширилось». Только прислушайтесь к этому набору глаголов: «замолчали», «высохли», «запылили». Глаголы со значениями, обратными отрицаниям «не пылит дорога» и «не дрожат листы» — картины тишины и покоя. Чтобы пространство расширилось, нужно, чтобы «завыл холодный ветер». А чего еще вы хотели «на горькой земле катастрофы»?

Случится синий яркий день, и вроде «хорошо сидеть в сене, подставив лицо горячему солнцу», только и это не надолго: раздадутся позывные, и голос Левитана нарушит эту тишину. «Внимание, работают все радиостанции Советского Союза...»