Белла Улановская - Осенний поход лягушек

Как он бросился прочь, как я его гнала по этому шелепнику!

— Держи, держи! — я кричу.

Никто здесь просто так по лесу не ходит. Баба Нюша предпочитает «прикорчиться за лесинки» и лежа брать бруснику, чем попадаться на глаза пришлому народу. «Навалилась котлованщина» — как она однажды сказала. Зато она не отказывает себе в удовольствии послать вслед удирающему медведю заливистое классическое охотничье улюлюканье.

«Народ так и кипит. Мужичье. Свищут». Да еще свистки слева и оправа. Почему она боялась? — кстати, первый и единственный раз услыхала я от нее это слово. Невообразимый шум, поднятый в ее лесу, возможно, ей показался и вовсе невыносимым, привыкшей к одиночеству и тишине.

По-видимому, и «котлованщина», очутившаяся в этом глухом лесу, чувствовала себя не очень уверенно и подбадривала себя чрезмерной шумливостью и ох как боялась отстать от своих и заблудиться в чужих местах. Чем глуше был лес, тем громче свистели эти мужики.

Боязливая котлованщина быстро схлынула, но уже в сумерках возникла какая-то фигура, куда более понятная и спокойная, занятая тем же самым делом, с такой же котомкой, в надвигающихся сумерках нетрудно и перепутать, все заняты запасами на зиму — у кого в загорбке отложен жирок на зимний сон, у кого короб за спиной на зимнее пропитание.

Тут впору и посмеяться над незадачливой Маришей, которой не приходилось, кажется, слыхать о знаменитых увещеваниях, охлаждающих пыл влюбленных женщин, которым предписывалось никогда не пить из канав и луж. Хорошо Марише на исходе дня предательски хлобыстать водичку, стоя по колено в канаве, а потом забраться в ельник и спать, перед тем как отбыть обратно в свою Новгородскую область.

Итак, баба Нюша обозналась. Она приняла встретившегося в лесу медведя за ивишевскую Маришу, которая иногда заходила за ней и они отправлялись за ягодами. Случалось, что баба Нюша гостила в Ивишеве, которое находилось за речкой, но относилось уже к другому району и даже к другой области.

Понятие границы завораживает. Что-то есть необъяснимое в стремлении хоть краем глаза взглянуть на сопредельную сторону.

В ясную погоду где-то с какой-то горы за Батуми, говорят, можно увидеть Турцию, а с песчаных дюн вблизи Тойлы кто-то видел очертания Финляндии.

Однажды мое дурацкое любопытство вызвало серьезные подозрения на мой счет. Это было в городе Чите, центре Забайкальского военного округа.

Я тогда выискивала статейные списки преступников, кандалы ножные николаевского времени, клейма с надписью «кат» — одно такое клеймо прокололо почти насквозь довольно толстый блокнот — средняя буква на лоб, крайние — на одну и другую щеку.

И вот когда я к вечеру вернулась в гостиницу, выяснилось, что поесть больше в городе негде как только в находящемся неподалеку новом ресторане.

Я уже доедала свое второе, когда два летчика попросили разрешения занять места за моим столом. Постепенно мы разговорились, я расспрашивала о диких степях Забайкалья, о чем же еще, часть, где они служили, находилась где-то у китайской границы.

— Даурия, знаете станцию Даурия? — говорили они. — Вон в той стороне.

— Как интересно! А скажите, пожалуйста, вот вы летаете, высоко поднимаетесь, там, наверное, и Китай видно? Что там?

И тут мои лейтенантики поставили свои рюмки на стол, переглянулись и замолчали.

Я начала что-то плести про турецкий берег, про землю, которая вроде бы и точно такая, а все равно интересно, но они меня не слушали. Внезапно старший перебил меня:

— Как же вы не знаете Даурии? — Это он решил окончательно меня разоблачить.

А откуда я должна знать Даурию? Я там не была. Где она? Вот в Нерчинск мне предстоит ехать, а в Даурию мне не надо!

— И кино «Даурия» вы не видели?

— Нет!

— Как же вы не видели, когда его каждый день по телевидению показывали!

Они мрачно допили из графинчиков, подобрали свои сигареты — отдохнули, называется! Вот так и проваливаются матерые резиденты. Не посмотрел сериал и пропал.

Я думаю, что эти ребятишки все же поднимались над сопредельной территорией, а может, и спецрейсы туда вглубь совершали. Иначе бы они так не всполошились. А было это начало семидесятых годов. Как раз тогда происходили набеги на пограничные гарнизоны с китайской стороны.

Чтобы покончить с границами, скажу только, что нам с бабой Нюшей не пришлось подниматься ни на какую гору, чтобы увидеть сопредельные земли.

По тропинке мы подошли к речке, скорее даже ручью, и остановились перед ветхим мостиком, на котором разлеглась змея. Гаденыш не то сиганул с моста в воду, не то перебрался под бревна, путь был открыт. Мы перешли мостик и ступили на новгородскую землю.

За болотом виднелись крыши деревни. Все там казалось каким-то другим. Мы постояли, постояли и пошли обратно.

Как-то, перебирая на подоконнике пачку районных газет, я обнаружила какого-то странного полуживого жука, позвала посмотреть тетю Нину.

— Жук на газеты! Ой, меня так и перетряхивает! Жуки черные со светлыми бороздами! На картошку напали. По триста — четыреста штук я обирала с ботвы.

Когда стала тина сохнуть, эти черные мужики проявились. Я набирала их в корзину. Не я одна, все.

Это к чему-нибудь худому. Не иначе как к революции.

Я иной раз не сплю, считаю, сколько народу померло по деревне. Человек сто насчитаю.

У другого окна сидела кукла с пустыми чашечками глазниц, с личиком, безжалостно истыканным цветным карандашом, неповрежденными остались только роскошные льняные локоны.

До чего обходительный участковый в Котловане! Если ему случится ехать в район, он, благосклонно озирая из окна автобуса знаменитые окрестности, не преминет заметить, если, конечно, рядом сидит привлекательная попутчица:

— Посмотрите, какой пейзаж, колорит! Золотая осень!

Вот он в правлении куда-то названивает:

— Нарисуйте мне характеристику! Как не знаете? Так и пишите, что пенсионер, постоянный житель.

Закончив разговор и снова пытаясь куда-то дозвониться, он повернулся к конторским:

— Дед наварил бражку — согрейся, сынок.

— Отстали бы от деда. На что он вам дался! — это сказала девушка-счетовод.

— А тут на него акт составлен!

— А кто ж такой сынок, что согрелся, а потом отблагодарил?

— А председатель тут один. Теперь ничего не сделаешь, надо передавать прокурору.

— За бражку то же, что за самогон, градусы не в счет?

— Одинаково. — Оторвался от телефона, отходит от стола, но битком набитая контора еще ждет от него продолжения — кто, да чей дед, да что ему теперь будет, да кто это грелся, но участковый подходит к другому столу и воздевает глаза вверх: «Это что у вас, Маркс?» Он подходит еще ближе: «Извиняюсь, Энгельс».

Тут и я решила задать вопрос, который меня давно интересовал. Вот сейчас я узнаю из первых, как говорится, рук: «А правда, что за Пашневым будет лагерь? И когда?»