Борис Дышленко - Людмила

Я погасил сигарету, разделся, залез в ванну. Прохладный душ смыл с меня пот и песок. Я вытерся досуха, надел свежую рубашку, брюки, положил в карман носовой платок. Долго выбирал галстук. «Забавно, — думал я, — можно пойти в джинсах на симфонический концерт, — видел там таких, — а в какой-то кабак (пусть по местным понятиям и шикарный) надо являться, как на дипломатический раут. Я взял упаковку таблеток из кармана полосатой рубашки, глубоко засунул ее в носок, а ту, что была в тумбочке положил в карман рубашки, той, что на себе. Надел пиджак, положил во внутренний карман бумажник, в другой — удостоверение. Поправил платочек в нагрудном кармане. «Comme il faut» — сказал я себе.

Я спустился вниз. Зигфрид за барьером открывал бутылку пива.

— Не хотите? — он качнул бутылку в мою сторону.

— Спасибо, — сказал я. — Вам здесь сидеть, а я иду туда, где громкая музыка и будут поить и кормить. Кстати, как там кухня? Я имею в виду ресторан «Гальт».

— Ничего «коробка», — Зигфрид утвердительно кивнул. — Я советую тамошнее сациви. Пальчики оближете. Очень рекомендую.

«Значит, много чеснока», — подумал я, но ничего не сказал. Я ведь просто так спросил, из вежливости. Я сдал свою грушу и вышел, как раз во время, чтобы попрощаться со старичком, которого его полная подруга уводила к дверям ротонды.

Оба этажа круглой стеклянной коробки (над террасой и под ней) светились изнутри неярким светом — снаружи было еще светло. Расчерченная белыми полосами бетонная площадка была почти вся занята автомобилями — я подумал, что ГАИ в городе Гальте не слишком строга к подвыпившим водителям. Сверху доносилась танцевальная музыка, но на террасе было мало народу — отечественные прожигатели жизни считают, что шикарней кутить в помещении. Однако вход в ресторан был с первого этажа, а на террасу можно было пройти только через зал. Чисто выбритый в красной куртке швейцар был похож, скорей, на киношного боя, чем на швейцара, и мне было непонятно, зачем он здесь, не выражая никакого почтения, торчит в проходе между стеклянных секций. Во времена моей юности швейцары были почтительны и респектабельны в своих черных, расшитых галунами мундирах, в таких же фуражках и с окладистыми бородами — говорили, что последнее было непременным условием для получения швейцарского места. Впрочем, и стояли они тогда не в таких сомнительных проходах, а в дубовых с зеркальными стеклами дверях. Правда, мне в те годы приходилось любоваться на них только снаружи. Я вздохнул, прошел мимо равнодушного «боя» и поднялся по широкой, состоящей из отдельных бетонных плит лестнице на второй этаж. Посреди огромного зала концентрически закруглялась украшенная разноцветными фонарями стена. Там, внутри, вероятно была кухня, а с этой стороны, вдоль стены проходила ярко-красная с хромированным верхом стойка буфета с непременной выставкой иностранных бутылок за ней. На фоне этих бутылок две довольно миловидные молодые буфетчицы отбивались от осаждавшей толпы. Меня удивило, как много даже и в этот час там было народу, однако особенного оживления среди персонала я не заметил. Два официанта у квадратной колонны болтали, не обращая внимания на призывные жесты приподнявшегося над столом толстяка, с которым были еще две перезрелые дамы; еще один бездельничал, опершись обоими локтями о стойку буфета, и между столиками с видом надсмотрщика разгуливал массивный детина в смокинге, очевидно, метрдотель. Какой-то тип в полосатой жилетке и в бабочке вырос рядом со мной, чтобы сообщить мне, что свободных мест в зале нет.

— Устраивает, — сказал я и сунул ему в руку пятерку. — Принеси мне на террасу рюмку коньяку и меню, а там посмотрим.

Малый сразу стал приветлив и сказал, что я могу занимать на террасе любой столик, а он меня мигом обслужит.

Вид с террасы был богат и разнообразен. Я вспомнил вялую «кардиограмму» ленинградских крыш из окна башни, да темный силуэт ангела без креста. Здесь на крутых склонах всех оттенков зеленого, тонущие в купах деревьев, украшенные башенками-фонариками, мансардами, мезонинами и ротондами без всякого стиля и порядка прятались разноцветные особнячки; мерцали за темными пирамидами туи длинные конструктивистские корпуса из желтого песчаника с надстроенными сталинскими балюстрадами, но и это отсюда не раздражало. Однако сейчас этот пейзаж, как перепроявленный снимок быстро темнел и растворялся в наступающей темноте, а вдоль края террасы пробежала и засветилась натянутая гирлянда электрических лампочек. Пейзаж утонул.

Я допил свой коньяк, и официант принес мне салат из крабов и бутылку белого вина. Затем был суп из креветок и жаренная форель, и я ждал рекомендованного Зигфридом цыпленка. Здесь было мало народу и хорошо было сидеть одному, сибаритствовать и глядеть на рассыпанные в темноте по склонам огни.

У сытого человека — сытые мысли: я только усмехнулся, вспомнив разговор с татуированным крепышом. «Шоколад, — лениво сказал я, — теперь это так называется? Ну что ж, шоколад, так шоколад. А Кипила ищет химика и хочет, чтобы я ему его нашел. И для этого подсовывает мне такую наживку. Поздно, Кипила. Я уже сам нашел, кого надо. Шоколад, мумие... А может быть, дело и не в химике, может быть, это Маджид проверяет меня, — подумал я. — Но что можно проверить таким способом? Он должен понимать, что кем бы я ни был, я не стал бы связываться с первым попавшимся уголовником. Никто бы не стал: любому было бы ясно, что это провокация. Нет, это не Маджид, — подумал я. — Маджид проверил бы меня через Зигфрида, на которого я сослался, и, возможно, проверил. Если проверил и убедился, что Зигфрид меня к нему не направлял, просто вернет мне деньги и скажет, что не смог достать мумие. А может быть, и в самом деле достанет мумие. Настоящее мумие. Что ж, тогда он хорошо посмеется. Ладно, — подумал я, — как там с Маджидом, неизвестно, но этот урка, наверное, все-таки не от него. Это Кипила проверяет, есть ли у меня возможность переработать сырец. Ну да, он хочет выяснить, все ли еще здесь существует такая возможность. Предположил, что я это знаю, и решил проверить? Ну, допустим, я это знаю, что с того? Ему-то ничего не обломится. Нет, это, конечно, не Маджид. А Маджид сам по себе. И если он не связался с Зигфридом... Что ж, посмотрим, что он для меня приготовит. Только вот место...» Там, в каменной стенке пещеры, была естественная ниша, высотой примерно, как нормальных размеров гроб, и такой же примерно глубины, и в верхней ее части еще углубление, немного покатое, так что камень, которым мы когда-то привалили коробку, пришлось подпереть другим. Мы хорошо замаскировали тогда наш тайник, художественно замазали его землей и мхом заткнули все щели, он должен был там прижиться, этот мох. Я спокойно думал об этом. Прокофьев пропадал где-то по своим курортным делам, а вообще-то, я, пожалуй, просто оттягивал вопросы, которые мог бы ему задать.